Мировой кризис меняет отношение потребителей к известным маркам товаров. Они продолжают выигрывать в конкурсах качества, но не чувствуют прежней народной любви. И они продолжают борьбу за место на рынке. Но что может ждать многие бренды? Померкнет ли их свет?

Перемены в экономике последних лет обнажили неприглядную картину господства раскрученных марок. И это господство пошатнулось. Бренд и реальное качество товара начинают все более расходиться. При этом покупатель учится вести себя «странно», игнорирую подчас самые убедительные ходы рекламы.

Мы видим, как модные фирмы выпускают одежду из ненатуральных материалов, предельно низкой себестоимости, а продают ее дорого. Совершенно непонятно какие натуральные ингредиенты остались в напитке Coca-Cola от прошлого, и есть ли там на самом деле африканский орех кола или это уже только слово – часть прославленного бренда. При этом цена бутылки напитка намного выше, чем у неотличимых аналогов. Поняв это, вечный клиент Coca-Cola может пойти на самое страшное для компании преступление – на измену ее продукту. Но что делать, если он ничем кроме «оригинального духа» не отличим от напитков соперников?

У фирм производителей электронной техники, как правило, осталось только имя: многочисленная продукция изготовляется на заказ. В большом магазине покупатель может с удивлением обнаружить: клавиатура с лейблом Microsoft стоит 35 евро, а точно такая же, изготовленная на той же фабрике, всего 10 евро. Чтобы убедить покупателя, что он приобретает некое качество, брендам приходится изощряться в рекламе и прибегать к помощи «экспертов». В то же время более дешевые конкуренты честно отвоевывают рынок.

Рекламные деятели и владельцы брендов ломают голову над тем как более выигрышно – качественно ново позиционировать марочные фабрикаты. Как развивать бренды? Чем нужно кормить потенциального покупателя, а что необходимо убрать из имиджа продукта? В этой старой головоломке есть лишь одно новое: то, что мы наблюдаем сегодня, скорее является обороной давно раскрученных брендов или даже их торгового пространства. Люди экономят, задумываются о покупках, делают новый выбор и это плохо влияет на раскрученные марки.

Некоторые эксперты печально отмечают, что с кризисом многие именитые компании сократили присутствие на рынке, поскольку снизили расходы на управление брендом. Справедлив ли упрек компаниям в том, что даже лидерам рынка необходимо большое внимания уделять позиционированию и развитию своего бренда? Может быть, владельцы раскрученных марок мало тратят на «поддержание имени»? Все скорее наоборот – большие расходы на раскрутку или поддержание бренда дают мало результатов; меняется психология массового покупателя. Чтобы не упустить время «лидерам рынка» стоит задуматься о снижении цен как наилучшем рекламном средстве.

Кризис обострил конкуренцию между брендами. Раньше места доставало всем, теперь за него приходится бороться. Возникла также проблема совпадения имиджей брендов, когда потребители вдруг начали замечать, что конкурирующие фирмы пытаются всучить ему вместе с товаром одинаковую психологическую субстанцию. Творцы рекламы заключают, что с позиционированием брендов нужно больше работать, а значит – больше тратить на переформатирование и внедрение своего бренда. Как иначе добиться «правильного» восприятия и хороших продаж? Хозяева марок уже понимают, что все не настолько просто. Но хотят ли они что-то реально, а не образно менять?

К примеру, производители сигарет, особенно в России, чрезвычайно сосредоточены на раскрутке марки, а не на качестве табака, его доле и цене продукта. Да – цены остаются сравнительно невысокими, но качество нередко вызывает большую критику. При этом россияне еще не перешли широко на сортовые табаки и самокрутки, что давно можно видеть в «благополучной» Европе. Возможно затраты именитых компаний на «правильное восприятие» товара и дают еще результат, но сам товар имеет невысокое качество. И если европейцы делают выбор между экономичным табаком и дорогими качественными сигаретами, то россияне еще покупают посредственные сигареты под маркой.

Несколько иначе обстоит дело с более здоровыми товарами. Особенно с продуктами питания. Так сорта сыра местного и французского производства, имеющие заодно и славную марку, могут не отличаться по вкусу, но сильно расходиться в цене. Что делать в такой ситуации «несчастным» владельцам брендов? Как поступать? Может действительно нужно больше тратить на рекламу, увеличивая заодно цену товара? Разве не приносила такая стратегия обильные плоды прежде? Возможно, необходимо «идти в народ»: расширять сеть продаж, заодно сообщая публике о высоком качестве продукта – обходиться без отстраненной рекламы? Все это касается многих видов товара, от парфюмерии и бытовой техники до одежды.

В России 2000-2008 годов было очень важно сформировать у покупателя «правильное» представление. Однако с приходом кризиса люди вдруг начали обнаруживать, что многие товары известных марок несут в себе противоречие: посредственное качество материального продукта соединяется с превосходным его позиционированием. Но ведь, в конце концов, нужен сам товар, а не его эмоциональный окрас в рекламе. И этот фактор сильнее. Реклама неспособна решить эту проблему.

В России табачные бренды (продающие «идей» больше чем никотина) находятся все еще в тепличных условиях, хотя это и не рай подобно Китаю. Управление ими строится на тех же принципах, что и управление блендами вообще. Цель игры: убедить человека, что, покупая обычный или не слишком хороший продукт, он получает еще и некую «духовную сущность». Сигареты, сотовые телефоны и автомобили якобы делают мужчину более выраженным сексуально, более заметным мачо (на что особенно падки подростки), а женщине они как-будто дарят образ привлекательной самостоятельность. Прохладительные напитки продукт более примитивный и ассоциативный ряд выстраивается с жаждой, не без игры, конечно.

Бренды проводят конкурсы и фестивали. Они награждают победителей туристическими поездками или фирменными майками. Рекламный арсенал не опустел за годы кризиса, но и не слишком изменился. Меняется покупатель. Именно этим обусловлено то, что эффективность рекламы продолжает снижаться. Она не стала бесполезной. Но добиваться успеха даже с хорошей раскруткой все труднее. Это объективная тенденция, а не злобные козни экстрасенсов или психоаналитиков разубеждающих людей верить сказанному в рекламе.

Критичность покупателей увеличивается и классические бренды не приспособлены к такой ситуации принципиально. Наступает время новых брендов – товаров с реальными ценовыми и содержательными преимуществами, а не историями о них.

Капитализм деградирует и разрушает многие завоевания социального развития – таков популярный в левой среде тезис. Его нельзя назвать безосновательным, но логика его приверженцев формальна.

Рост капиталистической экономики после 1970-х годов действительно замедлился по сравнению с 1950-1960-ми годами. Однако в истории он неоднократно изменялся: 1880-1890-е годы, он был намного ниже, чем в 1850-1860-е годы. Затем, после бума 1920-х годов он оказался чрезвычайно слабым в 1930-х годах. Означали ли эти колебания, что капитализм уже подошел к пределу своего развития? Безусловно, нет. Опершись на открытие Николая Кондратьева легко заключить, что в повышательные периоды (1850-1873 годы или 1949-1973 годы) развитие шло быстрее, чем в промежуточные – понижательные отрезки истории.

Одна волна сменяла другую. Но какова была природа этих перемен?

Всякий раз в истории мирового капитализма повышательный период характеризовался более активным промышленным ростом. Быстрее увеличивался спрос, в то время как во время понижательных волн он поднимался медленнее. В этом плане 1982-2008 годы, как время понижательной волны, не выделяется ничем особым. Большая частота и длительность кризисов перепроизводства отражает неустойчивость роста. Рынок насыщается быстрее, а увеличивается медленнее. И это никак не говорит о ползучем – тянущемся три десятилетия кризисе перепроизводства. Промышленные циклы остаются, подъемы и спады сохраняются.

Гораздо важнее констатации низких темпов хозяйственного роста вопрос о его природе – о происхождении потребления. Окончание полосы нестабильности 1970-х годов не привело к повсеместному внедрению робототехники в производстве и сфере услуг, как ожидали некоторые эксперты-футуристы. Техническое перевооружение многих производств в Европе, Японии и США состоялось. Но это была уже во многом инерция прежнего подъема. Дорогая энергия и дешевая рабочая сила перевесили новые промышленные технологии. Производства в странах периферии со старой техникой и низкооплачиваемыми пролетариями оказались более выгодными, чем многие хорошо оснащенные фабрики на Западе.

Но для начала нового подъема было недостаточно включения в процесс производства армии дешевых слабо квалифицированных тружеников. Это компенсировало фактор дорогих энергоресурсов, хотя с началом нового подъема цены на нефть (с 1986 года) стали снижаться. Движение к дешевой рабочей силе обеспечивало снижение себестоимости товаров, но эти товары требовалось сбывать. Покупателями стали рабочие старых индустриальных государств. Революция в информационных системах дала корпорациям новые возможности контроля за рассредоточенными по планете предприятиями и породила новые отрасли, значение которых для неолиберального подъема 1982-2008 годов было колоссальным.

Производство компьютеров, мобильных телефонов, революционных музыкальных устройств и иной новой техники соединило достижения робототехники и дешевый ручной труд. Именно эти инновационные отрасли предложили мировому рынку обилие новых товаров, а главное создали или помогли создать многочисленные рабочие места. Застой в одних сферах экономики в эру неолиберализма совмещался с прорывами в других. Как в любые длинные периоды капиталистического развития, повышательные или понижательные, подъем открылся после тяжелого кризиса с успехов новых отраслей. Они потянули за собой всю глобальную сеть производства. Рост числа занятых в сфере услуг был частью этого процесса, включая переформатирование международного разделения труда. Капиталы кочевали из страны в страну в поисках все более выгодных условия эксплуатации, дешевого сырья и рабочей силы.

Деиндустриализация в странах полупериферии, включая постсоветское пространство и Латинскую Америку, была порождена сравнительной невыгодностью местных условий для транснационального капитала. Распад советской системы произошел относительно поздно. К тому времени корпорации уже сократили инвестирование в одни экономики и усилили в другие, где рабочая сила была дешевле и имелись иные преимущества. Поэтому одни страны переживали в 1990-е годы бум, а другие индустриальный упадок после роста в 1980-е годы. Однако в целом глобальное хозяйство продолжало промышленное развитие. И все же совершенно неверно оценивать десятилетия неолиберализма как время чистого прогресса, эволюционного движения вперед. Процесс носил противоречивый характер. Во многом общество вынуждено было отойти назад по сравнению с динамичным временем 1950-1960-х годов.

Либеральные идеологи провозгласили единство свободного рынка и демократии. На деле неолиберализм усилил реакцию, как в государствах Запада, так и в большинстве стран вообще. Она приняла различный характер. В одних государствах (более развитых) для нее было характерно осторожное и планомерное наступления на завоевания трудящихся, в других – жесточайшее подавление любого сопротивления эксплуатации, свободомыслия или даже сомнения. Власти помогали усилению религиозности, разрушали образование и науку. Свободно перемещающийся капитал использовал локальные, изолированные рынки труда, сохраняя раздробленность мировой экономики, и также он старался дефрагментировать общество.

Образовательная и культурная деградация трудящихся, неоднородность национальных социумов и дефицит свободы передвижения рабочей силы долго не вступали в противоречие с ростом экономики. Они не препятствовали накоплению, но снимали многие проблемы монополий – позволяли легче осуществлять нужную политику.

Рост числа занятых в коммерческой сфере услуг за период 1980-2000-х годов был в огромной мере связан с изобилием и дешевизной рабочих рук. Именно этот ресурс сдерживал долгое время экспансию торговых сетей, мешая им целиком пожрать мелкую торговлю. Информационно-коммуникационная революция 1970-х годов обеспечила корпорации необходимыми средствами для расширения и усложнения деятельности. Она позволила ускорить вынос производства в страны периферии. Но этот процесс сравнительно мало расширял мировой рынок. Большая интенсивность труда, возросшее вовлечение замужних женщин в экономику, наряду с недорогими кредитами (продукт избытка капиталов) поддерживали в странах центра увеличивающееся потребление. Однако перенасыщался рынок сравнительно быстро.

Расширение коммерческой сферы услуг в развитых капиталистических странах шел параллельно с уменьшением сферы услуг общественной. Сокращение социальных расходов было призвано создать новые или расширить старые рынки. Так плохая общественная система очистки воды давала шанс на увеличение продаж домашних фильтров или воды в бутылках. Заброшенные правительствами дороги облегчали создание платных трасс. По аналогичному сценарию развивалась частная медицина, дома для пенсионеров и учреждения образования.

Компании мало заботились о создании оптимальных по персоналу систем управления, торговли или оказания платных услуг: они могли много нанимать и легко увольнять. В сфере питания использование официантов стабильно доминировало над самообслуживанием. Возможности техники активно использовались для контроля наемных работников, но слабо – для сокращения трудозатрат. В сфере услуг капиталу легче было осуществить удлинение рабочего дня, чем в промышленности. Основанием таких изменений являлся подешевевший труд, включая труд иммигрантов. В странах периферии процесс шел подобным образом.

Постепенно мировой капитализм столкнулся с противоречием дорогих энергоресурсов, поднявшейся цены рабочей силы в странах периферии, исчерпанием рынков США и ЕС. Важным событием оказалось замедление развития электроники. Дальнейшее снижение цен на промышленные товары требовало снижения издержек. Капитал видел, прежде всего, возможность удешевить рабочую силу, пользуясь наступившим в 2008 году экономическим кризисом. Но чем успешнее решалась такая задача в рамках национальных экономик, тем уже делался потребительский рынок. Не удивительно, что, пройдя три года, кризис так и не пожелал завершиться. Нелиберальный капитализм попал в тупик.

Снятие породивших мировой спад противоречий вполне возможно при капитализме. Но путь к этой цели лежит не через дальнейшую рыночную либерализацию общественной жизни и лишение трудящихся прежних прав, а через стимулирование роста потребления. Такой «социализм» пугает корпорации, но уже он один может привести к преодолению спада. Предварительно мировую экономику ждет новая острая фаза кризиса с крахом спекуляций и многочисленными банкротствами. Обусловит ее исчерпание возможностей монетарного поддержания стабильности. Финансовые власти США добились затягивания кризиса. Но временное снятие некоторых признаков не устранило его причин.

2010 год оказался для экономики России совершенно не таким, как надеялись оптимисты или рассчитывали скептики. Оживление мировых рынков 2009 года не переросло в устойчивый подъем, означающий конец периода больших хозяйственных проблем. Весной 2010 года, когда многие правительства могли уже похвастать «хорошими данными», последовало падение цен на рынках планеты. Значительно снизились курсы акций и других ценных бумаг. Обнаружилось рассогласование между реальным потребительским спросом на планете и возросшим товарным предложением. Появились прогнозы, предупреждающие, что второе полугодие окажется труднее первого.

Успехи российского восстановления экономики оказались под вопросом также под воздействием внутренних бедствий — крупного неурожая и страшных пожаров. Засушливое лето обернулось масштабными потерями для сельскохозяйственных производителей. Урожай зерна в России едва превысил 60 млн. тонн. Даже по «черным» прогнозам лета предполагалось, что будет собрано 78–83 млн. тонн (уровень годового потребления). Значение худших за многие году результатов уборки зерновых не стоит сводить только к потерям сельских производителей. Засуха нанесла серьезный удар ослабленной отечественной экономике. Главная его мишень — потребительский спрос.

Россия уже столкнулась с первыми негативными последствиями засухи. Спекуляции вызвали ускоренное повышение цен. Население вынуждено перестраивать структуру своих расходов: затраты на питание растут, а расходы на приобретение промышленных товаров обречены снижаться. Серьезность положения невозможно оценить верно, если оставить без внимания «выгорание» огородов населения. Средняя городская семья, по данным Центра социального анализа ИГСО, самостоятельно производит 25–27% необходимых продуктов. В пределах 40% товарного продовольствия в ряде регионов дают личные подсобные хозяйства, не зарегистрированные как фермерские. Неурожай в этой «теневой» зоне национального сельского хозяйства имеет значительные последствия для продовольственного рынка и национального рынка вообще.

Потеря значительной части урожая усиливает зависимость людей от рынка, а значит, от зарплаты, пособий и пенсий. Стабилизация 2009 — первой половины 2010 годов в отечественной экономике не привела к подлинному росту доходов населения. Официальная статистика уверяет, что в первом полугодии 2010 года реальные доходы россиян поднялись на 4,5%. Данные эти выглядят сомнительно. На поддержку внутреннего потребления в России не работает также потребительское кредитование, что было характерно до середины 2008 года. В целом внутренний рынок страны заметно сократился за годы мирового кризиса, что одновременно ставит под сомнение данные о росте ВВП. Основой сравнительной макроэкономической стабильности, наблюдаемой в стране, остается экспорт и, прежде всего, высокие цены на нефть и иные виды сырья.

Главный рыночный успех антикризисной политики российских властей — рост продаж отечественных автомобилей. Протекционистские меры почти очистили рынок от ввозных машин, что помогло резко поднять продажи российских марок автомобилей. Сыграла большую роль и программа утилизации старых легковых машин. Фактически она стала первой (и единственной) общенациональной мерой стимулирования потребителей. Характерно, что до запуска программы субсидирования обмена старого транспортного средства на новое, «голый» протекционизм давал слабые результаты.

С начала 2010 года концерн «АвтоВАЗ» смог сбыть на 36% автомобилей больше, чем годом ранее. И это при отсутствии серьезных технологических перемен в производстве. Выигрыш от программы получили и другие производители. Характерно, что наиболее востребованными оказались недорогие модели автомобилей. Из иностранных марок лидерство сохранил Ford Focus. Но после взлета продаж на автомобильном рынке можно ожидать некоторое их снижение осенью-зимой и, вероятно, большее сокращение продаж весной и летом 2011 года. Причинами этого поворота может стать общее ухудшение материального положения потребителей. Постепенное и осторожное восстановление банками практики кредитования населения не сможет поддержать спрос на автомобили и другие дорогостоящие предметы потребления. Независимо от повышения или легкого снижения цен (до весны-лета 2011 года) рынок недвижимости России сохранится в неживом состоянии.

Крах многочисленных компаний, действующих на рынке недвижимости, не произошел в 2009 году благодаря государственной поддержке. Это на время предотвратило гонку на спуске. Вместо снижения цен и погони за покупателем крайне монополизированный сектор оперся на бюрократию (включая местную). Цены на все виды объектов, особенно в Москве, остались высокими. Произошло омертвение рынка. В другой сфере экономике — розничной торговле — кризис, напротив, повысил конкурентную динамику. Снижение спроса и гонка покупателей за низкими ценами создали условия для вытеснения малых магазинов торговыми сетями. Не все они могут сохраниться до 2013–2015 годов, но концентрация капитала в этой области продолжится.

Финансовая устойчивость российских банков должна будет в 2011 году пройти очередную проверку. Кредитным институтам стоит ожидать новой волны роста «плохих долгов». Меры по очистке банковских портфелей, принятые государством, позволили избежать в 2008–2010 годах громких банкротств. Общее число банков в стране сохранилось практически на докризисном уровне. В России порядка тысячи банков. Все они имеют общую порочную черту: ростовщический характер деятельности, выражающийся в чрезвычайно высокой процентной ставке. Скромные шаги правительства, как будто направленные на изменение этой ситуации, ничего заметно не улучшили. Предприятия промышленности и сельского хозяйства, не имеющие доступа к зарубежным кредитам, вынуждены ежегодно выплачивать огромные проценты. Они в 2–3 раза превышают предельную неростовщическую ставку — 7%.

Необходимость покрывать огромные проценты по долгам лежит тяжелым бременем на всем производственном секторе. Экономический подъем 2000-х годов в России был чрезвычайно активным. Получаемые предприятиями прибыли оказывались зачастую много большими, чем в относимых к центру мировой хозяйственной системы странах. Высокая доходность частично снимала проблему дорогих кредитов. С приходом кризиса пороки российского кредитного рынка проявились с большей силой. И если поток технических банкротств не породил еще лавины разорений малых и средних предприятий, а с ними и громких крушений банков, то заслуга в этом принадлежит глобальной экономической стабилизации. Именно она позволила государству после 2008 года удержать контроль над процессами в отечественном хозяйстве.

Монополии сохраняют привилегированное положение. Оно позволяет получать помощь от государства, привлекать иностранные средства за счет продажи акций и облигаций на зарубежных рынках. Казна помогает корпорациям и под предлогом осуществления программ модернизации экономики. Второй спекулятивный бум на мировом рынке в 2009–2010 годах укрепил позиции российских монополий-экспортеров. Это положительно отразилось на экономике, обеспечив переход от резкого спада 2008 года к равновесию и легкому оживлению. Вторая половина 2010 года принесла новые трудности.

Правительство фактически дважды упустило шанс осуществить некую реальную программу экономической модернизации в России. Впервые это произошло накануне мирового кризиса. Теоретически возможность еще оставалась в первой половине 2008 года. Предупреждения немногих дальновидных аналитиков были проигнорированы: корпорации, занятые вывозом сырья, не пожелали менять экономические правила и курс. Второй шанс что-либо качественно изменить в национальном хозяйстве предоставила глобальная стабилизация 2009–2010 годов. Эта реальная возможность была использована лишь для риторической модернизации.

Падение на мировых рынках весной 2010 года продемонстрировало шаткость стабилизации, достигнутой за счет денежных вливаний в крупнейшие компании. Это важное предупреждение мало у кого вызвало тревогу. Восстановление роста цен летом-осенью происходило уже в новых для России хозяйственных условиях. Главной их чертой было начавшееся ухудшение положения низовых потребителей.

Плохие результаты аграрного сезона толкают многие российские семьи на «монетизацию питания». Помимо роста социальной напряженности (особенно в 2011 году), это грозит привести к падению производства многих промышленных товаров. Доля затрат на продукты питания в семейных бюджетах россиян продолжает возрастать. Тенденция эта, даже без учета глобальных экономических факторов, сохранится в 2011 году. Сжатие национального рынка в результате повышения стоимости продовольствия способно вызвать новые урезания заработной платы и сокращения персонала. Правительство уже показало неспособность препятствовать играм спекулянтов на рынке продовольствия.

С итогами пылающего лета связана перспектива наращивания государственных расходов на обеспечение доступности простейших продуктов. Необходимость эта диктуется страхом перед возможностью необратимых социально-политических последствий. Она противоречит намеченной федеральным центром линии сокращения социальных расходов и удержания контроля над бюджетом. В этом вопросе позиция российского правительства не отличается качественно от позиции ЕС и большинства иных стран, за исключением США. Другой элемент государственной экономической стратегии — продолжение приватизации.

Формально намечающаяся продажа государством части акций и ряда предприятий призвана помочь оздоровить экономику. Чиновники подчеркивают необходимость пополнения казны. Параллельно власти планируют повышение налогов. Министр финансов Алексей Кудрин заявил, что в ближайшие четыре года не стоит ожидать снижения налоговой нагрузки. Правительство наметило повышение платежей в страховые фонды, что фактически означает значительное увеличение налогов для предприятий. Сами социальные расходы государство рассчитывает сократить, переведя в 2012 году на самофинансирование почти всю общественную сферу. Вероятно также принятие закона об индексации ставки НДПИ на нефть. Она будет подниматься вслед за официальной инфляцией.

По некоторым оценкам, налоговая нагрузка на коммерческий сектор возрастет в 2011 году в 2–2,5 раза. Примечательно, что российские власти, в отличие от правительств ЕС, опасаются резко повышать НДС. Осторожность государства связана с перспективой (при росте налогов на потребителей) ускорить рост общественного недовольства и навредить отечественному рынку, и без того слабому. Общей линией государства, однако, остается курс на увеличение налоговой нагрузки.

Повышение налогов в 2010–2012 годах не удержит государственный долг на уровне 7% ВВП. Он продолжит расти, а поступления в бюджет снова, как стоит ожидать, уменьшатся. Федеральному центру придется все более брать на себя проблемы региональных бюджетов. Дефициты их колоссальны. Дефолты могут посыпаться в 2010–2011 годах один за другим. Все, что прежде определялось центром как «местные проблемы», все чаще будет превращаться в проблемы правительства.

Сохраненные в засекреченных государственных фондах средства еще позволяют держаться выжидательного антикризисного курса. В этом вопросе власти демонстрируют завидную последовательность и незавидную недальновидность.

Преодоление хозяйственных проблем России связывается не с некоей стратегией обновления экономики, поиском революционных технологий, развитием науки и образования, а с завершением кризисного периода в мировой экономике. Возобновление роста глобального хозяйства не воспринимается как возможное без нового взлета цен на сырье (в особенности на нефть и газ). Между тем, крушение сырьевых спекуляций остается одним из условий преодоления кризиса. Возобновление весной 2009 года роста мировых цен на нефть, алюминий и иное сырье было обусловлено притоком в банки правительственной помощи. Считается, что за полтора года на поддержание стабильности государства планеты израсходовали порядка 15 трлн. долларов. Россия активно участвовала в общем деле консервации кризисного положения.

Министерство экономического развития РФ выражает надежду на скорое восстановление потребительского спроса. Осенью оно приняло создание населением запасов продовольствия в страхе перед растущими ценами за повышение платежеспособного спроса в стране. В условиях этой и других «ошибок» властям придется, как минимум, удерживать расходы на прежнем уровне при сокращении поступлений в казну.

Самым значимым и полезным экономическим решением российских властей за 2008–2010 годы является создание Таможенного союза между РФ, Казахстаном и Беларусью. Перспективы этого начинания состоят в возможности дальнейшей (более глубокой) интеграции экономик с созданием общих правил, а также в расширении общего рынка. Вовлечение в Таможенный союз других стран тем более вероятно, что их ставка на мировой рынок не оправдывается. Лишь создание нового общего экономического пространства, защищенного единой таможенной политикой, может дать новый большой рынок. При осуществлении политики стимулирования спроса и развитии технологий производства можно достичь более устойчивого состояния экономики, чем ценой перераспределения ресурсов в пользу неэффективных банков.

Проблема Таможенного союза заключается для России, центра интеграции, в противоречивости ее собственной политики. Развитие связей с соседями как стратегического направления противоречит линии на присоединение РФ к ВТО. Для национальной экономики вхождение в эту организацию чревато крупными бедствиями: российское производство нуждается в защите, а не в открытии рынка для более сильных конкурентов — западных транснациональных корпораций. Также важно для экономики России усиление государственной регулирующей роли, что расходится с нынешней политикой перманентной приватизации.

Пополнение казны за счет продажи предприятий не вызовет роста прямых инвестиций. Для их увеличения необходим повышающийся спрос, внешний или внутренний — потребительский. В ходе новой приватизации государство, вероятно, сможет собрать запланированные средства и поддержать крупный бизнес, но его хозяйственное влияние ослабнет. Новые владельцы проданных предприятий, скорее всего, постараются сократить штаты и урезать зарплату, что негативно отразится на социально-политической ситуации в стране.

Намечаемые приватизационные меры не противоречат либеральному экономическому курсу государства, но носят вынужденный характер. Правительство испытывает возрастающее затруднение в деньгах. Поступления в бюджет сокращаются, а нагрузка на него увеличивается. Поддержание стабильности в обществе и системе монополий обходится дорого. Глобальная конъюнктура продолжает отрицательно влиять на Россию. Впереди пересмотр цен на поставляемый в ЕС российский газ. Летняя катастрофа с пожарами и неурожай усугубляют внутренне положение. 2010–2012 годы окажутся для правительства более тяжелыми, чем пройденные два с половиной года кризиса.

В 2010 году внутренние проблемы оказались для России гораздо более сильным негативным фактором, чем глобальные процессы. В 2011 году ситуация может снова перевернуться. Падение мировых цен на сырье и, прежде всего, на нефть, только отложено. Оживление 2009–2010 годов не переросло в хозяйственный подъем. Оно оказалось ложным. Взлет ценовых показателей совпал с ухудшением положения потребителей в Европе и Северной Америке, а это опасное сочетание. И России оно не обещает ничего хорошего. Но хуже всего, что страна снова ни к чему не готова, так, словно вернулся обвальный 2008 год.