Левчаев Петр Александрович - доктор экономических наук, профессор кафедры финансов и кредита Мордовского государственного университета имени Н.П. Огарева.

Формирование информационной экономики, развитие сопутствующих технологий и процессы глобализации определили на рубеже XX-XXI вв. возникновение такого нового явления как виртуальный бизнес, под которым понимается использование экономическими субъектами возможностей виртуальных рынков и технологий информационной экономики для получения прибыли.

Виртуальный рынок есть виртуальное пространство, в котором экономические субъекты посредством продажи и приобретения коммуникационных и информационных услуг осуществляют коммерческие операции. Классическое понимание роли факторов производства (труда, капитала и пр.) в создании стоимости было дополнено осмыслением того, что вся система производства, потребления продукта может быть источником прибыли. В этой системе-сети огромную роль играют знания, информация, коммерческие идеи, уникальные возможности.

Виртуальные рынки характеризуются относительно симметричным распределения информации, свободным доступом и равноправием партнеров, прозрачностью (открытостью и постоянной доступность информации для участников сделки), реальным режимом времени осуществления сделок, отсутствием пространственных границ. Очевидно, что существующая стадия развития виртуальных рынков преодолевает многие недостатки рынков реальных. Они способствуют снижению различных видов издержек (в т.ч. трансакционнных), росту эффективности бизнес-процессов, снижению барьеров входа в отрасли новым субъектам и минимизации монополизированности существующих рынков. Возможно, эти оптимистичные характеристики присущи лишь начальной стадии развития виртуальных рынков.

Поведение хозяйствующих субъектов может быть представлено на виртуальных рынках в двух формах:

1) предприятия, фирмы пользуются информационно-коммуникационными возможностями, представляемыми виртуальными рынками в необходимой для ведения бизнеса степени;

2) фирмы создаются в качестве виртуальных, полностью принимая на себя все информационные возможности глобальной сетевой экономики.

Виртуальной организацией является компьютерно опосредованная организационная структура, состоящая из команды географически не объединенных работников, которые для реализации общей цели используют электронные средства коммуникации и возможности информационной экономики при минимальном или отсутствующем личном контакте. Члены такой организации, работая над проектом, находятся в отношениях сотрудничества, кооперации, координации, и в меньшей степени в отношениях подчиненности, иерархии, должностных обязанностей. Создание и функционирование подобной организации представляет собой процесс интеллектуального моделирования виртуальных явлений.

К особенностям виртуальных организаций относят следующие:

1) функционирование в информационном пространстве;
2) добровольность участия;
3) независимость агентов;
4) свободная конфигурация связей;
5) наличие общих ценностей в информационно-виртуальной среде.

Преимуществами таких форм организации являются:

1) быстрая скорость реагирования на возникающие запросы;
2) более полная степень удовлетворения запросов потребителей;
3) быстрые темпы обновления информационной, материальной базы;
4) сниженная доля затрат;
5) мобильность на изменения конъюнктуры рынка;
6) быстрая смена конфигурации связей.

Сетевая экономика, выступая по существу инфраструктурой бизнес-процессов, дает возможность экономическому субъекту организовать непрерывные информационные потоки на всех уровнях и во всех стадиях воспроизводственного процесса в мировом масштабе. Предприятиям уже нет необходимости жестко контролировать, владеть всей цепочкой процесса – от добычи сырья до продажи готовой продукции. Речь идет о встраивании ресурсов глобальной информационной экономики во внутренние сети предприятий для реализации необходимых бизнес-процессов. В настоящее время организовано множество сетей выходящих за пределы конкретных субъектов экономики. Это относится к банкам, биржам, компьютерным компаниям, автомобильным предприятиям, консультационным фирмам, компании электронной торговли, СМИ и др.

По целевому назначению и специфике функционирования сетей выделяют такие их типы:

1) модульная сеть, которая на определенные сроки объединяет партнеров, выполняющих только свои производственные функции;

2) временная сеть, объединяет партнеров для реализации отдельных проектов;

3) целевая сеть, дает возможность выполнить кооперационный проект для достижения общей цели партнеров;

4) стратегическая сеть позволяет обеспечить реализацию долговременных интересов бизнес партнеров.

Инфраструктура виртуальной организации решает ряд важных для бизнеса задач: 1) упрощает контакты между членами; 2) унифицирует форму взаимодействия; 3) способствует снижению риска; 4) оптимизирует схемы взаимодействия; 5) повышает степень оперативности и коорденированности совместных работ; 6) формирует единое поле стандартов по реализуемым проектам.

Элементами инфраструктуры являются: 1) средства и технологии коммуникации; 2) средства поддержки групповой деятельности; 3) системы управления знаниями; 4) средства приобретения информации и поддержки жизненного цикла.

Функционирование виртуальной организации предполагает интеграцию уникального опыта, ноу-хау, передовых технологий, производственных и сбытовых возможностей многих самостоятельных экономических субъектов, которые они не могли бы выполнить в отдельности – в этом заложен синергетический потенциал этой формы. Этим организациям может быть оперативно доступна фактически любая информация, современные знания, наилучшие ресурсы. Знания информационного контура связанные с сетевой формой организации бизнеса способны на новом уровне определить конкурентные высоты участников неоэкономики и зачастую привести к не предполагаемым возможностям уникального пути развития и создания совершенно нового продукта. Виртуальный продукт полностью адаптирован под индивидуальные запросы потребителей и реализуется в минимальные сроки. Примером являются фирмы: Toyota, Ford, Motorola и другие известные ТНК, способные под заказ через Интернет произвести продукцию соответствующую чаяниям потребителей.

В условиях таких возможностей для производителей становится особо важным знание запросов (даже еще не сформировавшихся) своих потенциальных клиентов, конкурентных преимуществ с целью максимального воспроизводства потребителей, определения и формирования их спроса, шкалы ценностей и стандартов жизни. Фактически, производитель должен сначала идентифицировать запросы потребителя (т.е. продать продукт), а затем его произвести. Потребители в этих условиях вправе выбрать партера, способного наилучшим образом реализовать их мечту в реальность. Симбиоз производителя и потребителя происходит вне зависимости от пространственных, временных, этических, финансовых границ.

Особенности ведения виртуального бизнеса характеризуются рядом отличий от традиционных форм его организации. Так виртуальные предприятия проходят стадии своего жизненного цикла гораздо быстрее. Существует реальная угроза разбалансированности параметров организации и основных финансовых характеристик из-за большой скорости изменений (например, темпы капитализации, темпы роста затрат на обновление информационные технологии, темпы расширения и пр.). Поскольку виртуальное предприятие ориентировано на передовые формы запросов, оно стремится подтянуть под них и основные финансовые, производственные и информационные параметры, а финансовая отдача от таких оперативных и масштабных изменений малоадекватна в настоящее время. Предприятие становится заложником своей мобильности – стремясь к соответствию будущим параметрам, оно отдаляется от соответствия параметрам действительности. В этих условиях жизнеспособность виртуального агента бизнеса может поддерживаться только опережающими темпами роста продаж, тиражирования новых разработок. Среди других недостатков можно отметить неопределенность параметров стратегического планирования, отсутствие личного морального участия в успехе общего дела, сниженную личную коммуникативность в принятии коллективных решений, отсутствие или сниженная роль руководителя-лидера.

На российском рынке создание и функционирование виртуальных предприятий происходит как самостоятельным образом, так и посредством деятельности филиалов крупных зарубежных компаний. Процессы внутриофисной, корпоративной автоматизации, распространения программного обеспечения и представления информационно-коммуникационных услуг являются требованием времени. Однако, наиболее подготовленными к принятию данных инноваций выступают предприятия ориентированные на экспортную деятельность, создание филиальной сети в других странах, предприятия лидеры отрасли и компьютерные компании. Именно им в первую очередь нужны единые формы и стандарты отчетности, получения, обработки и представления информации, доступ к передовым базам знаний и технологий. Зарубежные компании фактически транслируют свой передовой опыт организации бизнеса в филиальную сеть – переданная конфигурация бизнеса, его стандарты, элементы инфраструктуры являются неотъемлемой частью организационной культуры.

Рынок информационных технологий в России рассматривается как перспективный. Он характеризуется как инновационный, инфраструктурный, мультипликативный и высокорентабельный. Темпы его роста превосходят темпы роста национальной экономики. Емкость рынка информационных технологий, представляемого в настоящее время крупным корпоративным и финансовым сегментом, оценивается в 10 млрд. руб. в год и может вырасти к 2010 г. в 10 раз. Емкость мирового рынка составляет 1650,7 млрд. дол. США. Однако если структура отечественного рынка представлена 70 % оборудования, 10 % программного обеспечения, 20 % услуг, то в странах Западной Европы соотношение составляет соответственно: 20, 20 и 40 %.

Согласно концепции развития рынка информационных технологий до 2010 г. в числе проблем, препятствующих инновационной направленности развития, следующие: слабая капитализация отрасли, затрудненность доступа к капиталу и выходу на фондовые рынки, отсутствие возможности венчурного финансирования. Обеспечение роста отрасли предполагается осуществить за счет: 1) увеличения ежегодных темпов роста до 26 %; 2) достижения ежегодного объема инвестиций в проекты до 100 млн. дол. США (включая размещение акций предприятий на международных фондовых рынках); 3) достижения экспорта программного обеспечения не менее 5 млрд. дол. США в год. Учитывая национальные стратегические задачи, параметры рынка информационных технологий нельзя считать оптимальными, ибо развитие мирового рынка характеризуется инновационными скачкообразными переходами на более высокие уровни производства, качества услуг, государственного и корпоративного управления.

Литература

1. В поисках новой теории: Книга для чтения по экономической теории с проблемными ситуациями: учеб. пособие / под ред. А. Г. Грязновой, Н. Н. Думной. – М.: КНОРУС, 2004. – 368 с.

2. Делягин М. Г. Мировой кризис: Общая теория глобализации: курс лекций. – М.: ИНФРА-М, 2003. – 768 с.

3. Левчаев П.А. Финансы организаций: учеб. - Саранск: Мордов. кн. изд-во, 2-е изд., перераб. и доп. 2010. – 304 с.

4. Сетевая экономика: учеб. пособие / В.Н. Бугорский. – М.: Финансы и статистика, 2007. – 256 с.

США не Греция, сколько бы ни твердили обратное. Между тем, мы все больше и больше становимся похожи на Японию.

Вот уже несколько месяцев экономические комментарии посвящены одной центральной теме: чиновники и регуляторы предпринимают слишком масштабные меры. Правительства должны прекратить расходы, говорят нам. Пример Греции предъявляется как предупреждение, и каждое повышение доходности американских гособлигаций рассматривается как сигнал, что рынки ополчились на Америку за ее дефициты. На этом фоне звучат постоянные предостережения о близкой угрозе инфляции и о том, что ФРС необходимо свернуть меры по поддержке экономики и начать «стратегию выхода» с ужесточением денежно-кредитной политики за счет продажи активов и повышения ставок.

А как же рекордная безработица, если долгосрочная безработица достигает максимальных значений с 1930-х годов? Как насчет того, что даже с ростом занятости в последние несколько месяцев, пусть это и благоприятная тенденция, восстановлено пока менее 500 тысяч рабочих мест из более чем 8 миллионов, потерянных во время кризиса? Да что там, опасения по поводу безработицы — это прошлый год.

Нет, на самом деле чиновники и регуляторы не слишком много сделали, они делают слишком мало. Последние данные указывают не на то, что Америка движется к греческому сценарию краха доверия среди инвесторов. Скорее, они свидетельствуют, что США может ждать потерянное десятилетие по японскому сценарию, продолжительный период высокой безработицы и вялого роста.

Для начала стоит упомянуть о ставках облигаций. Несколько раз в прошлом году — после умеренного повышения доходности — начинали говорить, что на рынок пришли bond vigilantes, что Америке необходимо сократить дефицит. Но впоследствии ставки снижались. Последний пример: в марте было много шума по поводу роста доходности 10-летних казначейских бумаг США, повысившейся с 3,6% до почти 4%.

С тех пор, однако, рынок отступил. В четверг доходность 10-летних облигаций опустилась ниже 3,3%. Но не сказать, что это снижение сигнализирует об укреплении уверенности в отношении госфинансов США. На самом деле оно отражает рост пессимизма по поводу экономических перспектив: инвесторы бегут от любых рисковых активов (отсюда падение на рынке акций) в надежный, как считается, сегмент госдолга США.

Что стоит за этой очередной волной пессимизма? Отчасти кризис в Европе, который связан с проблемой госдолгов меньше, чем нам говорят; реальная проблема в том, что европейские лидеры внедрили механизм единой валюты в экономических системах, которые не были к этому готовы. Есть также тревожные внутренние сигналы в США, самый последний пример — опубликованный в среду отчет о потребительских ценах, показавший, что основной индикатор инфляции составил менее 1%, снизившись до минимального за 44 года значения.

На самом деле, ничего удивительного: на фоне массовой безработицы и избыточных мощностей можно ожидать снижения инфляции. Но это очень плохо. Низкая инфляция или, что еще хуже, дефляция, затягивает экономический спад, поскольку в этой ситуации люди склонны сберегать, а не тратить, из-за чего экономика пребывает в депрессии и дефляция все более усиливается. Этот замкнутый круг не гипотетический: спросите у японцев, которые попались в дефляционную ловушку в 1990-ые годы и, несмотря на отдельные периоды роста, до сих пор не могут из нее выбраться. И так же может получиться здесь, в США.

Поэтому нам сейчас надо думать не о том, может ли повториться греческий сценарий. Мы должны задаваться вопросом, что мы делаем для того, чтобы не допустить поворота к японскому сценарию. Ответ — «ничего».

Дело не в том, что никто не понимает этого риска. Я подозреваю, что некоторые чиновники ФРС видят параллели с Японией совершенно четко и хотели бы в большей степени поддержать экономику. Но на практике это все, что они могут сделать, на фоне стремления к ужесточению денежно-кредитной политики их коллег, которые (как и руководители центробанков в 1930-ые годы) по-прежнему очень боятся инфляции, несмотря на отсутствие каких-либо признаков роста цен. Я также полагаю, что экономисты администрации Обамы очень хотели бы провести дополнительные стимулирующие меры. Но они понимают, что нет никаких шансов провести этот план через конгресс, запуганный бюджетными ястребами, которые требуют сокращения дефицита.

В общем, страхи по поводу воображаемых угроз блокируют какие бы то ни было эффективные меры в ответ на реальные опасности, с которыми сталкивается экономика.

Случится ли самое худшее? Необязательно. Может быть, уже предпринятые меры в конечном итоге достигнут своей цели и удастся «запустить» самодостаточный экономический подъем. Разумеется, на это мы все надеемся. Но надежда еще не план действий.

Lost Decade Looming?

Despite a chorus of voices claiming otherwise, we aren’t Greece. We are, however, looking more and more like Japan.

For the past few months, much commentary on the economy — some of it posing as reporting — has had one central theme: policy makers are doing too much. Governments need to stop spending, we’re told. Greece is held up as a cautionary tale, and every uptick in the interest rate on U.S. government bonds is treated as an indication that markets are turning on America over its deficits. Meanwhile, there are continual warnings that inflation is just around the corner, and that the Fed needs to pull back from its efforts to support the economy and get started on its “exit strategy,” tightening credit by selling off assets and raising interest rates.

And what about near-record unemployment, with long-term unemployment worse than at any time since the 1930s? What about the fact that the employment gains of the past few months, although welcome, have, so far, brought back fewer than 500,000 of the more than 8 million jobs lost in the wake of the financial crisis? Hey, worrying about the unemployed is just so 2009.

But the truth is that policy makers aren’t doing too much; they’re doing too little. Recent data don’t suggest that America is heading for a Greece-style collapse of investor confidence. Instead, they suggest that we may be heading for a Japan-style lost decade, trapped in a prolonged era of high unemployment and slow growth.

Let’s talk first about those interest rates. On several occasions over the past year, we’ve been told, after some modest rise in rates, that the bond vigilantes had arrived, that America had better slash its deficit right away or else. Each time, rates soon slid back down. Most recently, in March, there was much ado about the interest rate on U.S. 10-year bonds, which had risen from 3.6 percent to almost 4 percent. “Debt fears send rates up” was the headline at The Wall Street Journal, although there wasn’t actually any evidence that debt fears were responsible.

Since then, however, rates have retraced that rise and then some. As of Thursday, the 10-year rate was below 3.3 percent. I wish I could say that falling interest rates reflect a surge of optimism about U.S. federal finances. What they actually reflect, however, is a surge of pessimism about the prospects for economic recovery, pessimism that has sent investors fleeing out of anything that looks risky — hence, the plunge in the stock market — into the perceived safety of U.S. government debt.

What’s behind this new pessimism? It partly reflects the troubles in Europe, which have less to do with government debt than you’ve heard; the real problem is that by creating the euro, Europe’s leaders imposed a single currency on economies that weren’t ready for such a move. But there are also warning signs at home, most recently Wednesday’s report on consumer prices, which showed a key measure of inflation falling below 1 percent, bringing it to a 44-year low.

This isn’t really surprising: you expect inflation to fall in the face of mass unemployment and excess capacity. But it is nonetheless really bad news. Low inflation, or worse yet deflation, tends to perpetuate an economic slump, because it encourages people to hoard cash rather than spend, which keeps the economy depressed, which leads to more deflation. That vicious circle isn’t hypothetical: just ask the Japanese, who entered a deflationary trap in the 1990s and, despite occasional episodes of growth, still can’t get out. And it could happen here.

So what we should really be asking right now isn’t whether we’re about to turn into Greece. We should, instead, be asking what we’re doing to avoid turning Japanese. And the answer is, nothing.

It’s not that nobody understands the risk. I strongly suspect that some officials at the Fed see the Japan parallels all too clearly and wish they could do more to support the economy. But in practice it’s all they can do to contain the tightening impulses of their colleagues, who (like central bankers in the 1930s) remain desperately afraid of inflation despite the absence of any evidence of rising prices. I also suspect that Obama administration economists would very much like to see another stimulus plan. But they know that such a plan would have no chance of getting through a Congress that has been spooked by the deficit hawks.

In short, fear of imaginary threats has prevented any effective response to the real danger facing our economy.

Will the worst happen? Not necessarily. Maybe the economic measures already taken will end up doing the trick, jump-starting a self-sustaining recovery. Certainly, that’s what we’re all hoping. But hope is not a plan.

В ходе профессиональной адаптации у женщин на первый план выходит социально-психологический аспект, тогда как у мужчин — профессионально-деятельностный. Даже осуществляя одинаковую профессиональную деятельность, мужчины и женщины по-разному относятся к ней. В планировании собственной карьеры женщины чаще ориентированы на текущее положение дел, нежели на перспективу развития. На профессиональном пути женщин выделяют три основных вида карьеры.

На протяжении всего XX в. стремительно росла занятость женщин профессиональным трудом. Они активно включились во все сферы деятельности, не оставив без внимания и менеджмент. К концу 90-х годов в США постоянно не работали только 11 % женщин, в России эта цифра еще ниже. Больше 80 % работников медицины и общественного питания в нашей стране — женщины. В области образования эта цифра приближается к 70 %. Среди научных работников женщины составляют около 40 % от общего числа. Реальный вклад женского труда в производство огромен.

Тем не менее, несмотря на высокую занятость женщин, именно сейчас появилась обратная тенденция — отток женщин из производства. Б. Фридан (1994) так иллюстрирует это движение: «Более чем странным парадоксом является тот факт, что сегодня, когда женщина в Америке наконец может выбрать себе любую профессию, выражение «работающая женщина» стало чем-то ругательным; что по мере того, как высшее образование становится доступным любой, имеющей к нему способности, оно вызывает такое подозрение; что все больше и больше девушек оканчивают школу и колледж лишь для того, чтобы выйти замуж и иметь детей; что в современном обществе женщинам предоставлено столько возможностей, а они упорно ограничивают себя только одной ролью».

Распределение мужчин и женщин по сферам деятельности неоднородно, а предпочтения в профессиональной ориентации наблюдаются с самого раннего возраста. Девочки чаще проявляют интерес к человеческому лицу, природе, семейным отношениям, а мальчики — к технике, геометрическим фигурам, индустриальным достижениям. Девочки больше склонны к сопереживанию, состраданию. Для мальчиков нормой считаются умеренно агрессивные проявления, решительность, склонность к риску ибольшая подвижность по сравнению с девочками. С. В. Ковалев (1988) отмечает, что в возрасте 1,5 — 2 лет отчетливо проявляется большая склонность мальчиков к преобразующей деятельности, тогда как девочки предпочитают проявлять активность в установленных рамках. Девочки этого возраста чаще обращают внимание на качество и полезность объектов, а мальчики стремятся к анализу внутренних механизмов и смысла явлений. Социальное окружение предъявляет к мальчикам требование хладнокровия, сдержанной эмоциональности. Девочкам разрешается большее проявление чувств, культивируется слабость, эмоциональность. На ребенка с самого рождения начинают влиять полоролевые стереотипы.

Биографические исследования успешных женщин-руководителей показали, что в большинстве своем эти женщины были единственным или старшим ребенком, росли в полной семье и имели хорошие отношения с отцом. Родители девочек имели достаточно высокий образовательный уровень. Будущие руководительницы часто принимали участие в традиционно мужских сферах деятельности и рано научились у своих отцов сознательно взвешивать собственные шансы на успех или проигрыш, стали испытывать радость от способности идти на риск. В процессе профессионального становления эти женщины использовали компетенцию как важнейший фактор самоутверждения, стремились опережать требования занимаемых должностей. С мужчинами, которые были их непосредственными руководителями, у женщин складывались хорошие и прочные дружеские отношения.

В планировании собственной карьеры женщины чаще ориентированы на текущее положение дел, нежели на перспективу развития. Как правило, женщины позже устраивают свою карьеру, чем мужчины, но формы построения профессиональной карьеры у женщин гораздо разнообразнее. На профессиональном пути женщин выделяют три основных вида карьеры:

1. линейная — постоянное ведение домашнего хозяйства;
2. прерывистая — женщина на определенное время прекращает работать ради семьи, а затем вновь возвращается на работу;
3. параллельная — женщина работает и ведет домашнее хозяйство.

Существуют и различия в мотивации между мужчинами и женщинами. Как показывают исследования, для женщин характерна большая дифференциация мотивов, а для мужчин — стремление к реализации более высоких потребностей (по пирамиде А. Маслоу). Сложности удовлетворения потребности в самореализации у женщин ведут к частым внутренним разочарованиям и, как следствие, к невыходам на работу по болезни и другим уважительным причинам. Это связано с противоречивой ориентацией женщин на успешность в профессиональной и семейной сферах.

Опросы женщин показывают, что в профессиональном самоопределении их в первую очередь привлекают возможность общения, социального взаимодействия, отношения, складывающиеся в организации. Ориентация на личные, комфортные отношения на производстве может компенсировать неудовлетворенность заработной платой или неблагополучными семейными отношениями. Возможно, как подчеркивает американский психолог Г. Крайг, что по крайней мере для части женщин межличностные отношения на работе потому особенно значимы, что помогают им в определении своей профессиональной Я-концепции. Кроме того, социальная поддержка на работе связана с меньшим процентом депрессий и физических недомоганий у женщин. На втором месте по значимости стоит материальная оплата труда и лишь на третьем — интерес к содержанию профессиональной деятельности.

Среди различных ориентиров выбора карьеры мужчины чаще стремятся к предпринимательской активности, менеджменту, соревновательности, испытывают потребность создавать новый продукт, услугу или организацию. Женщины в работе чаще ориентированы на независимость, стабильность, безопасность, профессиональную компетентность. Важным мотивом выбора работы для женщин являются условия труда, санитарно-гигиенические характеристики деятельности, организация работы.

Женщины чаще воспринимают карьеру как личный рост, как самореализацию, а мужчины относятся к карьере как к перспективной и престижной должности. Мужчины соотносят работу с продвижением по службе, тогда как женщины разделяют два понятия: выполняемая работа и карьера. Существует ряд различий, и в первую очередь в мужских и женских мечтах. Если мужские мечты о будущем в целом носят однородный характер и связаны с работой, то женским мечтам часто присуща раздробленность, они стремятся сочетать карьеру и замужество. При этом женщины по-разному распределяют свои планы в отношении традиционной роли жены и матери и перспективы карьерного роста, склоняясь в одну или в другую сторону, чередуя осуществление целей или пытаясь совместить их.

Успешность женщины во многом зависит от наличия у нее наставника. Проблема заключается в том, что не так уж много женщин занимают положение, позволяющее им руководить, давать советы или оказывать покровительство молодым женщинам по месту работы. Когда же роль наставника женщины берет на себя мужчина, отношения между ними могут быть нарушены «сексуальным влечением друг к другу». Исследования Д. Левинсона показали, что в противоположность мужчинам женщины дольше находятся в периоде ученичества и продолжают числиться новичками вплоть до достижения ими среднего возраста.

В оценке собственного труда женщина в существенной мере ориентирована на похвалу или негативную оценку со стороны других участников деятельности. Не менее важной по сравнению с оценкой профессиональной компетентности для женщин является оценка их личных качеств, в том числе физических достоинств и недостатков. Для мужчин определяющей становится оценка их профессиональной деятельности.

Стремление к профессиональному успеху у многих женщин носит противоречивый характер, получивший название «конфликта боязни успеха». Профессиональный успех зачастую вызывает у женщин тревогу, сомнения в собственной женственности и способности реализовывать роли матери и жены. Культурные традиции, как правило, усиливают эту тревогу, формируя взаимоисключающий выбор женщины по отношению к работе и семье. Отсутствие внешнего давления в традиционноженских профессиях приводит к резкому снижению страха успеха.

В ходе профессиональной адаптации у женщин на первый план выходит социально-психологический аспект, тогда как у мужчин — профессионально-деятельностный. Даже осуществляя одинаковую профессиональную деятельность, мужчины и женщины по-разному относятся к ней. Можно привести пример (табл. 1), описанный Е.П. Ильиным, в отношении дифференциации значимости различных «врачебных качеств» у мужчин-врачей и женщин-врачей.

Таблица 1. Гендерная дифференциация значимости врачебных качеств

В целом у мужчин-врачей на первом плане стоят ответственность, чувство долга, сдержанность, а у женщин — эмпатийность.

Отечественный психолог А.Е. Чирикова приводит сравнительную характеристику деловых и личных качеств российских мужчин и женщин.

У женщин первые позиции (в порядке убывания по значимости) занимают следующие качества и умения:

1. умение идти на компромисс, гибко вести переговоры, учитывая позиции других сторон;
2. уверенность в себе и своей миссии;
3. умение действовать в ситуации конфликта и угрозы риска;
4. постоянная готовность к изменениям, нововведениям;
5. способность быстро делать выбор;
6. умение эффективно использовать способности и умения других людей;
7. трезвое отношение к новшествам, здоровый консерватизм;
8. умение противостоять давлению и нажиму, отстаивать свою позицию;
9. умение жить сегодняшним днем, «здесь и сейчас»;

У мужчин отмечены следующие ведущие качества и умения:

1. постоянная готовность к изменениям, к нововведениям;
2. умение при необходимости навязывать свою позицию;
3. умение чувствовать себя свободным и извлекать выгоду в рамках принятых ограничений и правил;
4. умение эффективно использовать способности и умения других людей;
5. умение использовать чужие идеи для реализации своих целей;
6. умение действовать в ситуации конфликта и угрозы риска;
7. умение производить впечатление, налаживать и поддерживать отношения с другими людьми;
8. уверенность в себе и своей миссии;
9. умение противостоять давлению и нажиму, отстаивая свою позицию.

Мужчины в бизнесе доминируют в силу большей демонстративности, умений действовать в ситуации неопределенности и угрозы риска, эффективно использовать других людей. Женщины преуспевают благодаря способности достигать компромисса, уверенности в себе, гибкому поведению в различных ситуациях.

В бизнесе женщины часто продолжают реализовывать феминное консервативное начало, стремясь рационально использоватькапитал, предупреждать конфликты и стабилизировать организацию. Мужчины чаще становятся «игроками» в бизнесе, ориентируясь на достижение цели, конкретного и значимого результата, соперничество, творческую самореализацию. Мужчины больше склонны к риску и инновациям. И тот и другой путь может привести как к расцвету организации, так и к ее поражению.

У женщин и мужчин часто различаются стили осуществления одной и той же деятельности, в том числе и управленческой. Женщины чаще, чем мужчины, склонны использовать демократический стиль руководства. Женщины-менеджеры ориентированы на группу, они характеризуются контактностью, умением общаться, делегировать полномочия. Женщина-лидер умеет мотивировать подчиненных на сверхдостижения, формировать у сотрудников профессиональное самоуважение. Мужчины-руководители чаще используют авторитарную стратегию, опору на власть, директивность, контроль.

Одним из проявлений дифференциации в стилях управления является различие в характере лидерства среди мужчин и женщин. Исследования показывают, что мужчины чаще реализуют деловую модель лидерства (стремление к власти, доминирование, формирование целей, стратегическое развитие), а женщины — социальную (направленность на общение, взаимодействие, урегулирование межличностных отношений). Е.П. Ильин приводит данные зарубежных исследователей, которые полагают, что женщина-лидер в мужском коллективе может играть одну из четырех неформальных ролей:

1. «матери» — от нее ждут неформальной поддержки, а не деловой активности;
2. «соблазнительницы» для начальника, что вызывает негодование у коллег-мужчин;
3. «игрушки, талисмана» — милой, но не деловой женщины, приносящей удачу;
4. «железной леди», обладающей неженской жесткостью, вследствие чего она бывает больше всего изолированной от группы.

В ряде исследований лидерства было выявлено, что роль лидера традиционно воспринимается как маскулинная. Поэтому в отношении женщины-лидера изначально формируется ситуация ролевого несовпадения, формирующего внутренний и внешний конфликт. Смягчить подобный конфликт удается женщинам, демонстрирующим стиль лидерства, ориентированный на развитие взаимоотношений, а не на решение задачи.

В ситуации стресса мужчины и женщины руководители обычно ведут себя по-разному: мужчины-менеджеры склонны впадать в диктаторство, замыкаться в себе, а женщины чаще прибегают к советам, могут поделиться проблемами с окружающими. Мужчины и женщины переживают одни и те же эмоции, но выражают их по-разному.

Важной проблемой является дифференцированный подход к оценке труда мужчин и женщин. Независимо от объективных результатов труда женщины во многих странах получают за свою работу более низкую заработную плату; им предоставляется меньше информации, а сроки выполнения заданий ставятся более жесткие. Без каких-либо объективных оснований женщинам приписывается недостаточная компетентность, отсутствие логики и притязаний, стремления к продвижению по службе. Чтобы стать лидером, женщине приходится преодолевать больше препятствий, нежели мужчине. По выражению американских специалистов, «для женщины путь к власти связан с преодолением многочисленных препятствий, а для мужчины — с реализацией многочисленных возможностей».

По мере развития общества традиционная картина начинает размываться, но скрытая дискриминация женщин продолжает сохраняться. Причинами этого являются разные факторы. В психологии менеджмента сформировалось несколько точек зрения на причины гендерных предубеждений:

• Люди в организациях предъявляют к лидерам разного пола разные требования, и в отношении женщин эти требования выше. Чтобы получить руководящую должность, женщина должна продемонстрировать большую компетентность.
• Другая точка зрения объясняет гендерные предрассудки в менеджменте тем, что из-за малочисленности в управленческой среде женщины более заметны, их характеристики преувеличиваются, они воспринимаются стереотипно. А женщина — кандидат на руководящий пост — оценивается на основании быстро сформировавшихся личностных, ситуационных, ролевых стереотипов обработки информации. Психологи Н. Райджер и К. Гэллиган, изучив данные опросов женщин-управленцев, предположили, что манера поведения и результаты работы «символических женщин» придирчиво анализируются и могут оцениваться по более высоким меркам, чем те, которые существуют для мужчин. Аналогичным образом женщины-руководительницы могут испытывать в своей работе сильное давление, находясь под прессом завышенных ожиданий со стороны организационного окружения.
• Психоаналитический подход к женскому лидерству оценивает его как проявление женской ущербности и зависти к мужчине, стремление преодолеть комплекс неполноценности.
• Ряд исследователей считают, что основой успешного лидерства является умение устанавливать тесные позитивные отношения с другими людьми. Эти отношения складываются на почве сходства (уподобления) членов группы друг с другом. В этом, с их точки зрения, кроется проблема гендерных различий. Женщине в мужском коллективе трудно установить позитивные отношения и добиться лидерства, на первое место в этом случае выходят отнюдь не деловые качества.

Скептическое отношение общества к возможности женщин быть руководителем заставляет их прибегать к защитным стратегиям (названным гендерным менеджментом):

• тратить больше времени и усилий на работе;
• использовать специфически женские способы ведения деловых переговоров с мужчинами (кокетство, принижение своих способностей);
• применять «маску», стремясь скрыть под ней свою эмоциональную и личную жизнь, чтобы не получить ярлык неэффективного работника.

Однако существуют и противоположные данные, показывающие, что женщины-руководители меньше подвержены «срывам», с ними продуктивнее решаются разнообразные спорные вопросы, они внимательнее относятся к подчиненным. При этом женщин-руководителей отличают выраженная доминантность, эмоциональная устойчивость, социальная смелость и стремление к самореализации, умение устанавливать высокие деловые отношения.

В сущности, гендерные различия заведомо уступают индивидуальным. В ходе многочисленных исследований, проведенных в конце 80-х годов, выяснилось, что у мужчин и женщин гораздо больше схожих качеств, чем отличий. Более того, многие из действительно существующих различий поддаются изменению в ходе обучения, при перемене жизненного уклада и социальных ожиданий.