Тревога подбиралась к биржам не торопясь. За речами о победе над кризисом в 2009-2011 годах скрывалась угроза его обострения. Но биржевые часы экономики показывали неплохой настрой, веру в хорошее будущее – рынки росли, пока в мае не замерли в ожидании неизвестно чего. Укрытый монетарными мерами экономический кризис как пробуждающийся вулкан пускал ядовитые пары.

30 апреля стал последним днем оживления на фондовых и сырьевых площадках. Последовавшее в мае падение служило сигналом для администрации США о том, что еще до конца второй программы «количественного смягчения» денежной подпитки перестало хватать. Наступило время многомесячного застоя. Но застой этот на рынках знаменовал не всеобщее успокоение от якобы давно имевшего место окончания кризиса, а растущую тревогу. Она пропитывала деловые и политические верхи: буржуазные круги внимательно следили за шагами в США и ждали решений о новых денежных потоках для крупного бизнеса. Российские власти тоже понимали, что время покоя кончается.

Нефть почивала на высоком уровне, хотя она и потеряла 10-15 долларов от 123 долларов за баррель в конце апреля. На фоне рыночного застоя дорожало золото; лишь на волне последовавшего затем биржевого падения оно понесло весьма ощутимые потери. Но значение его падение не сопоставимо со значением обвала, последовавшего за майско-июльской паузой. Крупнейшие банки не дождались принятия решения об оказании им новой – еще большей, чем прежде денежной помощи со стороны США. Республиканский Конгресс пресек попытки Барака Обамы продолжить прежний курс монетарного «спасения экономики». США – в лице не только отдельных штатов, но и федерального правительства переходят к политике жесткой экономии.

В августе развернулось мировое рыночное падение. Оно продолжилось в сентябре, заставляя вспомнить все случившееся в 2008 году. Разница состоит в том, что тогда обвал стал неожиданностью для многих. Для российской бюрократии и корпоративной верхушки неожиданность эта была полной, шокирующей и ужасающей. Биржевые потрясения конца лета – начала осени предвиделись. Министр финансов Алексей Кудрин даже позволял себе пугать окружающих, что совсем не подходило оптимистическому лепету «лидеров нации» о модернизации или восстановлении уровня жизни в России близкого к докризисному. Уволенный в отставку в конце сентября министр даже незадолго до этого осмелился озвучить, что правительству хватит денег не более чем на год, если цена нефти упадет до 60-70 долларов за баррель.

Эти неуместные слова прозвучали перед самим съездом «Единой России» и оглашения будущим президентом Владимиром Путиным плана вернуть стране 7% рост ВВП. Не удивительно, что глава правительства не стал защищать своего подчиненного перед лицом нынешнего президента, открывшего внезапно, что у него и Кудрина есть какие-то серьезные разногласия. Может показаться странным, что бывший глава финансов страны дал себя уволить, хотя занимал свой пост многие годы. Может показаться, что он пал жертвой аппаратной борьбы. Она незримо предшествовала отказу Дмитрия Медведева от президентских амбиций. Однако, возможно, Кудрин совершил хитрый ход: переиграл своих.

Кудрин многому научился за время мирового кризиса. Он встретил его с твердой верой в невозможность падения. Его прогнозы и обещания поставила под удар экономическая реальность. Бывший министр не мог не понимать значения подготовлявшейся в первой половине 2011 года финансовой бури. При профиците российского бюджета, он проводил внешние заимствования. Кудрин превратился из оптимистичного в пессимистичного неолиберала: сторонника жесткой экономии и реакционной экономической политики вообще, но утратившего веру в светлое будущее. В 2008-2011 годах Кудрин являлся проводником и приверженцем курса пережидания кризиса. Однако вполне логично, что он не знает, что нужно делать, чтобы закончить кризисную эпопею.

Можно предположить, что Кудрина изгнали из правительства потому, что его черные сомнения нервировали первые персоны власти. Но с начала августа появились все основания, чтобы больше внимания обращать не на «дурные пророчества», а на их исполнение. Мировая экономика ощущает возвращение острой фазы кризиса. Процесс еще не зашел далеко. Но он грозит продолжить развитие: за падением рынков логично следуют обрушения в секторах промышленности, торговли, банковского дела и иных областях. Однако мог ли бушующий два месяца биржевой кризис разразиться без оснований в реальной экономике? Не связан ли он гораздо больше с падением реальных доходов трудящихся планеты, чем с изменением денежной политики США и не является ли это событие следствием сокращения потребления?

Либеральные экономисты считают за правило выводить промышленный спад как следствие финансовых потрясений. Нынешнее падение также кажется им результатом отказа Соединенных Штатов следовать дорогой денежной накачки банков. Однако прежде чем стал возможен биржевой кризис, в кризисе оказалась вся антикризисная политика администрации Обамы. Революции в арабских государствах стали возможны благодаря высокой инфляции. Она обрушила и без того низкие доходы трудящихся, сделав положение безвыходным. Но даже там, где не грянули революции, по итогам 2010 года – в результате роста цен, изменения условий труда и политики жесткой экономии – уровень жизни понизился.

По отношению к золоту доллар, а следом и другие валюты обесценились в 2 с лишним раза с 2008 года. Обеспечивая денежную подпитку банков, правительства брали средства не из воздуха: они напрямую и косвенно отнимали их у трудящихся классов. Стабильность 2010 года покупалась ценой отложенного кризиса, замаскированного, но расширившего свое материальное основание. Этот кризис лишь искал повода, чтобы вернуться. Загнать его обратно под землю может оказаться для неолиберальных правительств намного труднее, чем в 2009 году. Но даже в этом случае «арабские» всходы неминуемо будут пробиваться к свету, поскольку никакого развития до выполнения кризисом его работы не может быть. Однако на повестке дня не новая стабилизация, как в 2009-2010 годах, а движение к глобальной депрессии.

Колонка Василия Колташова