Депутаты Госдумы продолжают совершенствовать Федеральный Закон №214 об участии в долевом строительстве, принятый 6 лет назад. В начале мая во втором чтении был одобрен пакет поправок, который, по мнению депутатов, должен полностью вытес-нить альтернативные долевому участию схемы продажи жилья (предварительные догово-ра, вексельные схемы и пр.). Учитывая, что сегодня по 214-му закону в Москве работают не более 20% застройщиков, ужесточение мер может серьезно сказаться на рынке пер-вичной недвижимости Московского региона. Возможным сценарием может стать вре-менный дефицит жилья.

Закон «Об участии в долевом строительстве» (214-ФЗ) был принят шесть лет назад с целью борьбы со строительными пирамидами. Законодатели предписали девелопе-рам привлекать средства граждан в жилищное строительство исключительно после по-лучения всех необходимых разрешений и согласований, оформления прав на землю, опубликования проектных деклараций, государственной регистрации договоров доле-вого участия. Однако из-за правовых коллизий и высоких рисков (обусловленных, в том числе, непредсказуемостью сроков оформления разрешительной документации на строительство) не все девелоперы приняли новые правила игры. Получили широкое рас-пространение альтернативные долевому участию схемы привлечения средств граждан.

«По нашим оценкам, сегодня 214-ФЗ охватывает не более 15-20% проектов строи-тельства жилья эконом- и бизнес-класса в Москве. В элитном сегменте закону о доле-вом участии полностью соответствует не более четверти новостроек. В Московской об-ласти застройщики более дисциплинированы. Но в целом на первичном рынке Москов-ского региона не более 30-40% проектов реализуется по 214-ФЗ», - говорит директор де-партамента новостроек компании Est-a-Tet Юлия Гераськина.

Новый законопроект призван вытеснить с рынка так называемые альтернативные схемы продаж жилья. Документ провозглашает единственным способом привлечения средств граждан договор долевого участия. Исключение сделано для жилищных серти-фикатов и жилищно-строительных кооперативов, однако правовая база для применения этих инвестиционных моделей пока не проработана. За каждый выявленный факт на-рушения устанавливается штраф: до 1 млн рублей. При этом существенно расширены функции региональных контрольно-надзорных органов власти (в Москве таковым являет-ся Моснадзор).

В то же время, благодаря поправкам, сама схемы работы по договорам долевого участия упрощается:

- застройщики освобождаются от налога на добавленную стоимость

- сокращается перечень документов, которые застройщик обязан предоставлять для регистрации первого договора долевого участия – теперь не требуется план созда-ваемого объекта с указанием планируемой площади

- при регистрации второго и последующих договоров Росреестру запрещено требовать ранее предоставленные документы по дому

- сокращаются сроки государственной регистрации договоров до 5 дней

Несмотря на ряд упрощений, новая редакция закона о долевом строительстве может оказаться неприятным сюрпризом для тех застройщиков, которые начинают про-давать квартиры еще до получения разрешения на строительство. Учитывая дороговизну банковских кредитов, у таких компаний могут возникнуть сложности с инвестированием своих строительных объектов. На посткризисном рынке, где основным конкурентным преимуществом проектов является цена, ряд застройщиков может временно приоста-новить реализацию проектов.

«В то же время о дефиците новостроек пока говорить преждевременно, - считает Юлия Гераськина, - Скорее всего, ряд застройщиков сможет вовремя перестроиться, и начнет работать по 214 закону. Другие займутся поиском юридических оснований для применения альтернативных схем, позволяющих продавать жилье по более доступным ценам и быстрее осуществлять рефинансирование строительства. Что касается покупа-телей, у них будет выбор – либо купить жилье по более прозрачной схеме, либо сэконо-мить. В целом же новые поправки можно оценивать как положительные изменения – в будущем закон будет совершенствоваться и, возможно, станет одинаково удобным для всех участников рынка инструментом».

Эксперты компании Est-a-Tet

Алан Блайндер из Принстонского университета делится, что за все 30 лет своей работы преподавателем курса введения в макроэкономику не помнит такого интереса к своему предмету, как в прошлом году.

В Гарварде, как говорит Дэвид Лейбсон, студенты-преддипломники тоже усиленно грызут гранит макроэкономической науки. Всплеск интереса к экономике в элитных американских университетах, которые не так давно сокращали свои фонды "пожертвований" и отказывались нанимать новых сотрудников, - это один из самый благоприятных последствий экономического спада.

В то же время кризис высветил недостатки в существующей программе обучения макроэкономике. Грегори Мэнкью, преподаватель экономики в Гарвардском университете и автор популярного учебника, отмечает, что едва ли студенты смогут понять суть кризиса, если они практически ничего не знают о таких вещах, как роль финансовых институтов.

В большей части учебных материалов есть разделы, посвященные финансовой системе, но обычно в них рассматриваются вопросы спроса и предложения денежных средств. "Действующая программа не дает студентам даже намеков на ответы" на их законные вопросы по поводу недавних экономических событий, добавляет он.

Грядут перемены. Г-н Блайндер - один из авторов еще одного популярного учебника для студентов старших курсов. Сейчас, когда пришло время вносить в него изменения, он усиленно думает, как найти равновесие между желанием студентов более подробно узнать о таких моментах, как финансы, и ограничениями в учебной программе по обучению азам макроэкономики. Скорее всего, в новом издании значительное внимание будет уделено кредитному плечу и тому, как оно способствовало возникновению кризиса. Это если говорить простым языком. Но дополнительных сложностей не избежать.

Например, использовать удобное подобие экономической модели с единой процентной ставкой было целесообразно, пока разные ставки двигались согласованно. Но теперь, признается г-н Блайндер, он не может сказать об этом студентам, глядя им прямо в глаза. Важно включить в программу понятия секьюритизации и системного риска, даже если кому-то кажется, что начинающим будет сложно освоить такие сложные аспекты. Блайндер, ссылаясь на Альберта Эйнштейна, говорит, что преподавателям экономики нужно максимально доступно объяснять экономические понятия, но не упрощать их.

Отредактированные учебники скоро появятся на полках магазинов. Чарльз Джонс из Стэндфордского университета дополнил свой учебник двумя новыми главами, которые должны заставить студентов задуматься на тему кризиса, и сейчас ищет им подходящее место среди других разделов книги. Новое издание учебника Мэнкью появится примерно через год. А издатели Блайндера хотят выставить отредактированный текст на продажу к июню.

Уже расширены программы обучения многих ведущих университетов. Г-н Лейбсон говорит, что он предпочитает преподавать свой предмет, не опираясь на какие-либо стандартные материалы. Франческо Джаваззи из Массачусетского технологического института теперь почти две пятые своих занятий посвящает разговорам о том, как меняется обстановка во время кризиса, и какие различия появляются в последствиях политики, когда экономика достигает пределов в виде, например, нулевых процентных ставок.

Изучение "ловушки ликвидности", при которой стандартное ослабление монетарной политики не имеет никакого эффекта, вышло из моды у студентов старших курсов, но сейчас быстро возвращает позиции. Пузыри цен на активы тоже притягивают все больше внимания. Будут ли эти изменения внесены в программу обучения макроэкономике? Для этого при редактировании наиболее используемых учебников нужно проследить за тем, чтобы объясняющие кризис понятия вошли в будущий учебный план. Джонс предлагает сравнить учебники, которые будут пользоваться популярностью через десять лет с докризисным вариантом г-на Мэнкью. По его мнению, они будут разительно отличаться.

The Economist/Forexpf.Ru

Заголовок на сайте Newsru.com гласил: «В Копенгагене около 30 тысяч человек вышли на демонстрацию в поддержку изменения климата». Согласитесь, несколько странно поддерживать климат. Или протестовать против климата. Массовость акции в данном случае мало что меняет...

На самом деле, здесь как в старом анекдоте – «то ли он украл, то ли у него украли». Демонстранты в Копенгагене выступали не за изменение климата, а против недостаточности мер, которые предпринимают правительства, чтобы эти изменения остановить.И вышло на улицы не 30 тысяч человек, а, по данным датской полиции, 100 тысяч.

Между тем ошибка сайта свидетельствует не только о небрежности и некомпетентности журналистов, но и представляет собой своеобразную фрейдовскую интернет-оговорку, в которой отражается состояние российского общественного мнения по данному вопросу. Дискуссия сводится к высказыванию совершенно безумных, взятых «с потолка» оценок или обмену обвинениями и контробвинениями в духе столь популярной у нас теории заговора.

Абсурдность ситуации тем более бросается в глаза оттого, что для обнаружения проблемы не требуется специальных знаний. Достаточно просто выйти поздней осенью на московскую улицу.

В начале декабря я прилетел в Каир на академическую конференцию. Местные участники сочувственно спрашивали: «Какая у вас погода? Очень, наверно, холодно?» – «Да нет, – разочаровал я своих собеседников. – Примерно такая же, как и у вас». В Каире было плюс 12 вечером, а в Москве весь день – плюс 9, так что разница невелика. В чем из Москвы уехал, в том и по африканской столице ходил. В том же плаще и домой вернулся. По возвращении в Москву обнаружилось похолодание и даже некоторое количество снега. Но все равно, как не похоже это на прежние зимы!

Может быть, я старею?

Где они, снежные декабри моего детства? Помню, в сугробах мы выкапывали пещеры и прятались в них вдвоем с приятелем. Обычное такое детское развлечение. Когда я об этом рассказывал моему сыну, он недоумевал. На все его детство выпало в лучшем случае две-три зимы, полностью соответствующих «русскому стандарту». А уж моя дочка, растущая в нынешние времена, воспринимает подобные воспоминания исключительно как рождественские сказки. Мало ли что могут взрослые нафантазировать, чтобы морочить голову детям!

Потепление климата на бытовом уровне связано с широким распространением всевозможных инфекций, которые в прежние времена были характерны лишь для поздней осени и ранней весны – зимой холод убивал микробов, распространением сельскохозяйственных вредителей – они тоже не выдерживали русского холода, и со множеством других менее очевидных последствий. Однако самое неприятное – это превращение всей территории Русского Севера, где сейчас вечная мерзлота, в огромное болото. Построенным там зданиям и промышленным объектам грозит обрушение, а доступ к минеральным ресурсам, составляющим, пожалуй, главное богатство сырьевой экономики современной России будет затруднен. Повышение уровня океана уже сегодня понемногу «съедает» территорию, тем более, что огромные пространства наших берегов дамбами не защитишь.

Несмотря на все это, именно у нас проблема климатических изменений либо не вызывает особого интереса, либо провоцирует всевозможные теории, из которых следует, будто климатический кризис специально придуман какими-то злодеями, дабы навредить России. Если мы дадим этим злодеям идеологический отпор (заявив, что проблемы нет), то и о разрушении северных регионов России можно будет уже не беспокоиться. Что касается связи между климатическим кризисом и логикой капитализма, то об этом даже левые не задумываются. Хотя здесь-то все более чем просто: капитал стремится использовать все доступные ресурсы по минимальной цене, либо бесплатно, перекладывая издержки воспроизводства на государство и общество. В данном случае ситуация с климатическими и экологическими ресурсами не сильно отличается от ситуации с образованием, здравоохранением или транспортной инфраструктурой. Производство вызывает у работников профессиональные заболевания, но лечение их является частным делом больных, к которому хозяева предприятия никакого отношения не имеют. Общество и рабочее движение пытаются заставить капитал платить, но тут же возникает дискуссия о том, в какой степени именно предприятие ответственно за состояние здоровья рабочего. Доказать эту связь можно только статистически и только в виде общего принципа. Ведь заболевает, как правило, не 100 % работников. У одних здоровье крепче, у других слабее. Следовательно, можно утверждать, что каждый заболевший сам виноват либо что болезнь вызвана случайными внешними факторами, не имеющими связи с его трудовой деятельностью.

С климатом примерно то же самое. Правда, споры начинаются лишь с того момента, как заходит речь о деньгах. Помню, в те же советские годы на уроках природоведения (или географии?) нам объясняли про парниковый эффект: выброс промышленных газов задерживает в атмосфере солнечные лучи, которые повышают температуру на планете. Поскольку рост температуры на планете не воспринимался тогда как угроза, против которой надо принимать меры (а за эти меры кому-то, ясное дело, надо платить), то и дискуссий не было. А потепление представлялось даже некоторым благом. В конце концов, тепло – лучше холода!

Теория «тепличного эффекта» начала бурно обсуждаться и оспариваться в тот самый момент, как в обществах западных стран возникло понимание социально-экономических проблем, связанных с климатическими изменениями, а вслед за тем встал вопрос о новой экологической политике. Корпорациями были заказаны научные исследования, призванные опровергнуть теорию «парникового эффекта», раньше считавшуюся общепризнанной и вошедшую в школьные учебники. Одновременно большие средства вкладывались в рекламную кампанию – я сам видел такие ролики по телевидению во время поездок в США.

Киотский протокол, принятый под давлением Западной Европы и отвергнутый Соединенными Штатами, сам по себе не только не решал проблему, но создавал новую. Вместо того, чтобы бороться с загрязнением, авторы протокола были озабочены тем, как бы создать на основе экологических проблем новый рынок, позволяющий финансовым спекулянтам заработать на всем этом деньги. Последнюю проблему удалось более или менее решить, только к реальной экологии Киотский протокол и связанная с ним торговля имеет не большее отношение, чем биржевые «пузыри» к реальной экономике. Фактическое крушение политики Киотского протокола вызвало необходимость нового климатического саммита в Копенгагене, но договориться там ни о чем не удается.

С одной стороны, западная общественность требует, чтобы капитал делился своими прибылями, финансируя технологические и экономические меры, которые приведут к снижению выбросов «парниковых газов». С другой стороны, Запад, как всегда, стремится переложить издержки на страны периферии. Поскольку правительства периферийных стран живут по той же логике капитализма, то они стараются избежать оплаты экологических издержек, ссылаясь на то, что в противном случае им будет трудно развивать современное производство. Последнее, правда, не совсем верно: принятие странами Юга жестких экологических стандартов блокировало бы политику западных стран и корпораций, которые используют страны периферии в качестве глобальной помойки, вынося туда «грязные» производства. Беда в том, что местные элиты заинтересованы в подобном простом и прибыльном бизнесе не меньше, чем западные загрязнители. Ведь это готовые инвестиции. Чем ниже экологические стандарты, тем легче привлечь капитал. А если добавить к этому и широкое поле коррупционных возможностей, открывающихся в связи с привлечением в страну подобного бизнеса, то загрязнение собственной страны оказывается одной из самых интересных для чиновников и бизнесменов сфер деятельности.

Политика Соединенных Штатов до прихода к власти президента Обамы отличалась в этом отношении особым цинизмом: с одной стороны, Америка активно выносила грязные производства на Юг, а с другой – отказывалась принимать на себя какие-либо обязательства или вкладывать средства в глобальную экологическую политику. Причем значительная часть мирового загрязнения порождается даже не американской промышленностью, а американским потребителем. Затрата энергоресурсов на одну американскую семью значительно больше, чем на среднюю европейскую семью, не говоря уже о странах «третьего мира». Причем значительная часть ресурсов просто разбазаривается из-за чудовищной энергетической неэффективности, характерной для США – именно с ней Барак Обама обещает бороться, да только когда будет эффект?

Если решение вопроса вообще возможно в рамках капитализма, то наиболее справедливым подходом было бы финансирование экологических программ в странах периферии за счет центра и глобальных корпораций. Однако правящие круги большинства стран ведут совершенно иную политику. Западная Европа все более склоняется к экологическому империализму: проблема будет разрешена, но за счет периферии, которую принудят платить. Если не согласятся добровольно, то введут всевозможные экологические тарифы на импортируемую с Юга продукцию – сразу и защита окружающей среды, и протекционизм. Неолиберальная идеология запрещает протекционистские меры для поддержки собственного производства. Но те же меры можно провести политкорректно, под вывеской охраны окружающей среды, не ставя под сомнение общие принципы неолиберализма. Страны «третьего мира» и Китай пока упираются, но поскольку никакой альтернативы они предложить не могут, то итог можно предсказать заранее. Что касается России, то здесь положение дел еще хуже, поскольку отсутствует даже серьезное понимание и обсуждение вопроса во всей его комплексности.

Российская «общественность», не желая даже сделать выводы из собственного жизненного опыта, продолжает увлеченно обсуждать, не является ли потепление климата «мифом», а если оно все же имеет место (трудно отрицать очевидную реальность, «данную нам в ощущении»), то какова ответственность человека за происходящее? Последняя дискуссия, конечно, имеет право на существование. Ведь не очевидно, что промышленная деятельность и потребление людей являются единственной причиной климатических изменений. Однако по большому счету, выводы из этого научного спора не имеют никакого социального значения. Ведь даже если будет доказано, что человек несет меньшую ответственность за происходящее, чем солнечная активность, вулканы или таинственные космические силы, все равно с загрязнением нужно бороться, а сокращать потребление невозобновимых энергетических ресурсов требует экономическая логика.

Если кто-то хочет убедить меня в том, что меры по защите окружающей среды не нужны в принципе, пусть сначала докажет, что пить загрязненную воду и дышать загазованным воздухом приятнее и полезнее для здоровья, чем чистыми.