Заголовок на сайте Newsru.com гласил: «В Копенгагене около 30 тысяч человек вышли на демонстрацию в поддержку изменения климата». Согласитесь, несколько странно поддерживать климат. Или протестовать против климата. Массовость акции в данном случае мало что меняет...

На самом деле, здесь как в старом анекдоте – «то ли он украл, то ли у него украли». Демонстранты в Копенгагене выступали не за изменение климата, а против недостаточности мер, которые предпринимают правительства, чтобы эти изменения остановить.И вышло на улицы не 30 тысяч человек, а, по данным датской полиции, 100 тысяч.

Между тем ошибка сайта свидетельствует не только о небрежности и некомпетентности журналистов, но и представляет собой своеобразную фрейдовскую интернет-оговорку, в которой отражается состояние российского общественного мнения по данному вопросу. Дискуссия сводится к высказыванию совершенно безумных, взятых «с потолка» оценок или обмену обвинениями и контробвинениями в духе столь популярной у нас теории заговора.

Абсурдность ситуации тем более бросается в глаза оттого, что для обнаружения проблемы не требуется специальных знаний. Достаточно просто выйти поздней осенью на московскую улицу.

В начале декабря я прилетел в Каир на академическую конференцию. Местные участники сочувственно спрашивали: «Какая у вас погода? Очень, наверно, холодно?» – «Да нет, – разочаровал я своих собеседников. – Примерно такая же, как и у вас». В Каире было плюс 12 вечером, а в Москве весь день – плюс 9, так что разница невелика. В чем из Москвы уехал, в том и по африканской столице ходил. В том же плаще и домой вернулся. По возвращении в Москву обнаружилось похолодание и даже некоторое количество снега. Но все равно, как не похоже это на прежние зимы!

Может быть, я старею?

Где они, снежные декабри моего детства? Помню, в сугробах мы выкапывали пещеры и прятались в них вдвоем с приятелем. Обычное такое детское развлечение. Когда я об этом рассказывал моему сыну, он недоумевал. На все его детство выпало в лучшем случае две-три зимы, полностью соответствующих «русскому стандарту». А уж моя дочка, растущая в нынешние времена, воспринимает подобные воспоминания исключительно как рождественские сказки. Мало ли что могут взрослые нафантазировать, чтобы морочить голову детям!

Потепление климата на бытовом уровне связано с широким распространением всевозможных инфекций, которые в прежние времена были характерны лишь для поздней осени и ранней весны – зимой холод убивал микробов, распространением сельскохозяйственных вредителей – они тоже не выдерживали русского холода, и со множеством других менее очевидных последствий. Однако самое неприятное – это превращение всей территории Русского Севера, где сейчас вечная мерзлота, в огромное болото. Построенным там зданиям и промышленным объектам грозит обрушение, а доступ к минеральным ресурсам, составляющим, пожалуй, главное богатство сырьевой экономики современной России будет затруднен. Повышение уровня океана уже сегодня понемногу «съедает» территорию, тем более, что огромные пространства наших берегов дамбами не защитишь.

Несмотря на все это, именно у нас проблема климатических изменений либо не вызывает особого интереса, либо провоцирует всевозможные теории, из которых следует, будто климатический кризис специально придуман какими-то злодеями, дабы навредить России. Если мы дадим этим злодеям идеологический отпор (заявив, что проблемы нет), то и о разрушении северных регионов России можно будет уже не беспокоиться. Что касается связи между климатическим кризисом и логикой капитализма, то об этом даже левые не задумываются. Хотя здесь-то все более чем просто: капитал стремится использовать все доступные ресурсы по минимальной цене, либо бесплатно, перекладывая издержки воспроизводства на государство и общество. В данном случае ситуация с климатическими и экологическими ресурсами не сильно отличается от ситуации с образованием, здравоохранением или транспортной инфраструктурой. Производство вызывает у работников профессиональные заболевания, но лечение их является частным делом больных, к которому хозяева предприятия никакого отношения не имеют. Общество и рабочее движение пытаются заставить капитал платить, но тут же возникает дискуссия о том, в какой степени именно предприятие ответственно за состояние здоровья рабочего. Доказать эту связь можно только статистически и только в виде общего принципа. Ведь заболевает, как правило, не 100 % работников. У одних здоровье крепче, у других слабее. Следовательно, можно утверждать, что каждый заболевший сам виноват либо что болезнь вызвана случайными внешними факторами, не имеющими связи с его трудовой деятельностью.

С климатом примерно то же самое. Правда, споры начинаются лишь с того момента, как заходит речь о деньгах. Помню, в те же советские годы на уроках природоведения (или географии?) нам объясняли про парниковый эффект: выброс промышленных газов задерживает в атмосфере солнечные лучи, которые повышают температуру на планете. Поскольку рост температуры на планете не воспринимался тогда как угроза, против которой надо принимать меры (а за эти меры кому-то, ясное дело, надо платить), то и дискуссий не было. А потепление представлялось даже некоторым благом. В конце концов, тепло – лучше холода!

Теория «тепличного эффекта» начала бурно обсуждаться и оспариваться в тот самый момент, как в обществах западных стран возникло понимание социально-экономических проблем, связанных с климатическими изменениями, а вслед за тем встал вопрос о новой экологической политике. Корпорациями были заказаны научные исследования, призванные опровергнуть теорию «парникового эффекта», раньше считавшуюся общепризнанной и вошедшую в школьные учебники. Одновременно большие средства вкладывались в рекламную кампанию – я сам видел такие ролики по телевидению во время поездок в США.

Киотский протокол, принятый под давлением Западной Европы и отвергнутый Соединенными Штатами, сам по себе не только не решал проблему, но создавал новую. Вместо того, чтобы бороться с загрязнением, авторы протокола были озабочены тем, как бы создать на основе экологических проблем новый рынок, позволяющий финансовым спекулянтам заработать на всем этом деньги. Последнюю проблему удалось более или менее решить, только к реальной экологии Киотский протокол и связанная с ним торговля имеет не большее отношение, чем биржевые «пузыри» к реальной экономике. Фактическое крушение политики Киотского протокола вызвало необходимость нового климатического саммита в Копенгагене, но договориться там ни о чем не удается.

С одной стороны, западная общественность требует, чтобы капитал делился своими прибылями, финансируя технологические и экономические меры, которые приведут к снижению выбросов «парниковых газов». С другой стороны, Запад, как всегда, стремится переложить издержки на страны периферии. Поскольку правительства периферийных стран живут по той же логике капитализма, то они стараются избежать оплаты экологических издержек, ссылаясь на то, что в противном случае им будет трудно развивать современное производство. Последнее, правда, не совсем верно: принятие странами Юга жестких экологических стандартов блокировало бы политику западных стран и корпораций, которые используют страны периферии в качестве глобальной помойки, вынося туда «грязные» производства. Беда в том, что местные элиты заинтересованы в подобном простом и прибыльном бизнесе не меньше, чем западные загрязнители. Ведь это готовые инвестиции. Чем ниже экологические стандарты, тем легче привлечь капитал. А если добавить к этому и широкое поле коррупционных возможностей, открывающихся в связи с привлечением в страну подобного бизнеса, то загрязнение собственной страны оказывается одной из самых интересных для чиновников и бизнесменов сфер деятельности.

Политика Соединенных Штатов до прихода к власти президента Обамы отличалась в этом отношении особым цинизмом: с одной стороны, Америка активно выносила грязные производства на Юг, а с другой – отказывалась принимать на себя какие-либо обязательства или вкладывать средства в глобальную экологическую политику. Причем значительная часть мирового загрязнения порождается даже не американской промышленностью, а американским потребителем. Затрата энергоресурсов на одну американскую семью значительно больше, чем на среднюю европейскую семью, не говоря уже о странах «третьего мира». Причем значительная часть ресурсов просто разбазаривается из-за чудовищной энергетической неэффективности, характерной для США – именно с ней Барак Обама обещает бороться, да только когда будет эффект?

Если решение вопроса вообще возможно в рамках капитализма, то наиболее справедливым подходом было бы финансирование экологических программ в странах периферии за счет центра и глобальных корпораций. Однако правящие круги большинства стран ведут совершенно иную политику. Западная Европа все более склоняется к экологическому империализму: проблема будет разрешена, но за счет периферии, которую принудят платить. Если не согласятся добровольно, то введут всевозможные экологические тарифы на импортируемую с Юга продукцию – сразу и защита окружающей среды, и протекционизм. Неолиберальная идеология запрещает протекционистские меры для поддержки собственного производства. Но те же меры можно провести политкорректно, под вывеской охраны окружающей среды, не ставя под сомнение общие принципы неолиберализма. Страны «третьего мира» и Китай пока упираются, но поскольку никакой альтернативы они предложить не могут, то итог можно предсказать заранее. Что касается России, то здесь положение дел еще хуже, поскольку отсутствует даже серьезное понимание и обсуждение вопроса во всей его комплексности.

Российская «общественность», не желая даже сделать выводы из собственного жизненного опыта, продолжает увлеченно обсуждать, не является ли потепление климата «мифом», а если оно все же имеет место (трудно отрицать очевидную реальность, «данную нам в ощущении»), то какова ответственность человека за происходящее? Последняя дискуссия, конечно, имеет право на существование. Ведь не очевидно, что промышленная деятельность и потребление людей являются единственной причиной климатических изменений. Однако по большому счету, выводы из этого научного спора не имеют никакого социального значения. Ведь даже если будет доказано, что человек несет меньшую ответственность за происходящее, чем солнечная активность, вулканы или таинственные космические силы, все равно с загрязнением нужно бороться, а сокращать потребление невозобновимых энергетических ресурсов требует экономическая логика.

Если кто-то хочет убедить меня в том, что меры по защите окружающей среды не нужны в принципе, пусть сначала докажет, что пить загрязненную воду и дышать загазованным воздухом приятнее и полезнее для здоровья, чем чистыми.