СТАТЬИ >> МАКРОЭКОНОМИКА

Распределение и насилие

Находясь еще в состоянии первобытной дикости, в качестве отдельной особи первобытного стадного сообщества, человек уже проявлял повышенный интерес к результату чужого труда, завистливо поглядывая в сторону более удачливых собирателей подножной пищи. Когда для некоторых завистников результат собирательства оказывалась весьма незначительным, а то и вовсе никаким, интерес к результату чужого труда возрастал до намерения завладеть чужой добычей, которую можно было только отнять.

Для осуществления этой, неблаговидной цели всегда использовалось насилие в процессе неорганизованного взаимодействия между сильным и слабым, после завершения которого происходил, как правило, передел результата труда слабого в виде бесцеремонного присвоения сильным. Вот таким, примитивным и неприглядным образом, представлявшим собой жестокое подчинение слабого сильному, происходило удовлетворение непреодолимого интереса к результату чужого труда. Вот такое, примитивное и неприглядное зрелище представляли собой первые экономические отношения в человеческом обществе, носившие эпизодический и случайный характер.

Распределение, явившееся результатом экономических отношений между сильным и слабым, получило в дальнейшем свое продолжение в нескольких направлениях. В направлении одном – в виде единоличного распределения результатов совместной производственной деятельности. В направлении другом – в виде централизованного распределения некоторой части совокупного результата общественного производства. В направлении третьем – в виде распределения между победителями и побежденными. В направлении четвертом – в виде распределения между участниками полномасштабного неуправляемого самопроизвольного процесса. И в направлении пятом – в виде распределения между преступниками и их жертвами.

С возникновением коллективной производственной деятельности появилась необходимость распределения ее результатов. Такое распределение можно было осуществить всего лишь двумя способами, одним из которых являлся полномасштабный неуправляемый самопроизвольный процесс, неприемлемость которого представляется более чем очевидной, а другим способом было единственно возможное на то время – распределение единоличное. Вопрос о праве осуществления единоличного распределения всегда выяснялся посредством насилия в процессе неорганизованного взаимодействия между наиболее сильными участниками, после завершения которого самый сильный из них оказывался на вершине пирамиды общественной иерархии, в соответствии с которой определялось отношение каждого к результатам совместной производственной деятельности. Каждый, осуществлявший единоличное распределение, обладал огромным преимуществом перед всеми остальными в виде единоличной над ними власти и всегда стремился как можно дольше сохранять свое привилегированное положение, используя для этого любые средства и методы, включая самое жестокое насилие. То есть, единоличное распределение результатов совместной производственной деятельности всегда основывается на отношениях господства и подчинения, складывающихся в процессе использования насилия и сохраняющихся в течение длительного времени с помощью всевозможных методов угнетения, недостаточность которых всегда компенсируется тем же самым насилием.

Действительно. Изнурительный многочасовый труд раба был возможен не потому, что его полностью устраивали условия совместной с рабовладельцем производственной деятельности, а только лишь вследствие использования в отношении него самого жесткого угнетения, которое зачастую переходило в прямое над ним насилие. Тяжкий труд крепостного был возможен не потому, что его полностью устраивали условия совместной с феодалом производственной деятельности, а только лишь вследствие использования в отношении него достаточно сурового угнетения, которое не редко переходило в прямое над ним насилие. Труд бывшего советского трудящегося был возможен не потому, что его полностью устраивали условия совместной с бывшей партийной номенклатурой производственной деятельности, а только лишь вследствие использования в отношении него достаточно изощренных методов угнетения, которые, в случае своей недостаточности, тотчас переходили в прямое над ним насилие. Вот так и труд эксплуатируемого рабочего возможен не потому, что его полностью устраивают условия совместной с капиталистом производственной деятельности, а только лишь вследствие использования в отношении него всевозможных методов угнетения, которые при определенных обстоятельствах переходят в прямое над ним насилие.

Если история человечества является историей непрерывной и ожесточенной борьбы за передел.

как результатов совместной производственной деятельности, так и результатов общественного производства в целом, то одновременно она является историей единоличного распределения.

Со времени своего возникновения единоличное распределение результатов совместной производственной деятельности являлось одновременно единоличным распределением совокупного результата общественного производства, которое получило в дальнейшем свое продолжение в виде распределения централизованного. Переход к централизованному распределению, обусловленный достижением физической невозможности осуществления распределения единоличного, положил начало формированию органов управления общественными и экономическими процессами и образованию на этой основе соответствующего бюрократического аппарата. Тем самым были созданы предпосылки для перехода наиболее многочисленных и достаточно развитых для того человеческих общностей к государственной форме совместного существования. Если до того распределение осуществлялось с целью что-то дать каждому его участнику, то централизованное распределение имело целью только что-то у каждого его участника взять. Вопрос о праве осуществления централизованного распределения, всегда выяснялся посредством насилия в процессе неорганизованного взаимодействия между наиболее сильными участниками, после завершения которого самый сильный из них оказывался на вершине пирамиды общественной иерархии. Каждый, осуществлявший централизованное распределение, обладал огромным преимуществом перед всеми остальными в виде абсолютной над ними власти и всегда стремился как можно дольше сохранять свое привилегированное положение, используя для этого любые средства и методы, включая самое жестокое насилие. Централизованное распределение всегда основывается на отношениях господства и подчинения, складывающихся в процессе использования насилия и сохраняющихся в течение длительного времени с помощью всевозможных методов угнетения, недостаточность которых всегда компенсируется тем же самым насилием. Только последовавший впоследствии переход к наследованию права осуществления централизованного распределения позволил значительно ограничить использование насилия в человеческом обществе в качестве средства достижения экономического господства.

Если история человечества является историей непрерывной и ожесточенной борьбы за передел как результатов совместной производственной деятельности так и результатов общественного производства в целом, то одновременно она является историей централизованного распределения.

Примитивность первых орудий труда, несовершенство способов производства, непостоянство благоприятных природных условий не могли обеспечить первобытной общине необходимый постоянный достаток пищи. Почти ежедневная в ней потребность, во многих случаях весьма настоятельная, имела своим следствием возникновение интереса у членов общины к результатам производственной деятельности ближайших соседей. Когда недостаток пищи оказывался критическим, интерес этот возрастал до намерения завладеть чужим добром, которое можно было только отнять. Для осуществления этой, в высшей степени безнравственной цели всегда использовалось насилие в процессе неорганизованного взаимодействия между победителями и побежденными, после завершения которого происходил, как правило, передел результатов производственной деятельности побежденных в виде беспорядочного грабежа победителями. Вот таким, примитивным и неприглядным образом, представлявшим собой жестокое разбойное нападение, происходило коллективное удовлетворение непреодолимого коллективного интереса к результатам чужой производственной деятельности. Вот такое, примитивное и неприглядное зрелище представляли собой первые экономические отношения между отдельными независимыми человеческими общностями, имевшие эпизодический и случайный характер.

Для власти любого государства всегда была недостаточной собираемая на ее нужды часть совокупного результата общественного производства, значительно увеличить которую можно было только путем завоевания новых территорий, тем более, что первые разбойные нападения убедительно продемонстрировали возможность деления результатов производственной деятельности не только своих соплеменников, но и других человеческих общностей. Поэтому организующая сила государственной власти превратила первые разбойные нападения в заблаговременно планируемые и тщательно подготавливаемые захватнические войны, ведение которых возлагалось уже на хорошо обученные и оснащенные регулярные армии.

Дополнительно к непременным грабежам населения, в процессе которых первые победители выгребали все необходимые им результаты производственной деятельности побежденных и не более того, последующие уже захватывали некоторую часть местного населения в качестве рабов. Вследствие использования в дальнейшем принудительного и практически безвозмездного рабского труда значительно возрастал экономический эффект военной победы. Одновременно существенно сокращалось количество войн необходимых для достижения определенного экономического результата. Следующим шагом в направлении повышения экономической эффективности военной победы явилось заключение кабальных мирных договоров, которые всегда писались под повелительную диктовку победителей, оговаривавших для себя всевозможные, как разовые, так и долговременные, послевоенные экономические преимущества. Следующим шагом в этом направлении явилось утверждение вассальной зависимости между победителями и побежденными, позволявшей более длительно и более полно использовать экономические выгоды военной победы. Непосредственным присоединением завоеванных территорий вместе с населявшими их покоренными народами был достигнут возможный максимум практической целесообразности использования завоеваний в качестве средства удовлетворения экономического интереса. Присоединение позволяло неограниченно долго и наиболее полно использовать экономические выгоды военной победы, исключая одновременно необходимость дальнейших войн с уже однажды покоренной человеческой общностью. Максимум практической целесообразности использования одного завоевания можно было увеличить только путем осуществления второго, затем третьего и т. д., вплоть до достижения максимума абсолютного одновременно с завоеванием мирового господства.

Если история человечества является историей непрерывной и ожесточенной борьбы за передел, как результатов совместной производственной деятельности, так и результатов общественного производства в целом, то одновременно она является историей войн.

Полномасштабный неуправляемый самопроизвольный процесс представляет собой самостоятельную борьбу всех его участников за свое выживание. Каждый из них старается захватить как можно больше и вступает в неорганизованное взаимодействие с любым другим участником, мешающим достижению его цели. Возникает он, как правило, тогда, когда распределяются весьма ограниченные, а то и заведомо недостаточные ресурсы властью, которая уже неспособна обеспечить с помощью соответствующего насилия порядок в общественных и экономических отношениях. В том или ином виде неуправляемый самопроизвольный процесс является неотъемлемой постоянной составной частью общественных и экономических отношений. Допустимый уровень постоянного неуправляемого самопроизвольного процесса обеспечивается органами охраны правопорядка.

Наиболее значительной составной частью постоянного неуправляемого самопроизвольного процесса является преступность. Возникнув в виде экономических отношений между сильным и слабым, преступность представляла собой некоторое время множество индивидуальных актов насилия, к которым затем добавились акты насилия группового. В дальнейшем образовалась организованная преступность в виде отдельных долговременно действующих организованных преступных группировок (ОПГ) и даже отдельных организованных преступных сообществ (ОПС). В настоящее время организованная преступность превращается постепенно в преступность высокоорганизованную путем слияния отдельных ОПГ или ОПС с различными государственными структурами. Более того, в некоторых случаях организованная преступность вступает в прямое противоборство с властью. Представляется очевидным, что все организационные изменения преступности направлены на расширение сферы ее влияния и на создание благоприятных условий для продолжения своей деятельности на долговременной, а то и на постоянной основе. Пределом развития преступности является превращение ее во власть, тем более, что и отстоят они друг от друга совсем недалеко и т.д.

Если история человечества является историей непрерывной и ожесточенной борьбы за передел, как результатов совместной производственной деятельности, так и результатов общественного производства в целом, то одновременно она является историей преступности.

Все, интересующиеся происхождением насилия, должны уяснить себе, что оно ниоткуда и никогда не произошло, а всего лишь, благополучно перекочевало из доисторического времени в современную человеческую историю в качестве способа подчинения одним человеком другого человека. Сильный подчиняет слабого, осуществляющий единоличное распределение подчиняет остальных участников, власть подчиняет всех, победители подчиняют побежденных, преступники подчиняют своих жертв. И в настоящее время насилие является единственным способом утверждения отношений господства и подчинения, на основе которых осуществляется распределение преступниками, капиталистами и властью.

Если история человечества является историей непрерывной и ожесточенной борьбы за передел, как результатов совместной производственной деятельности, так и результатов общественного производства в целом, то одновременно она является историей насилия.

Только устранение единоличного распределения результатов совместной производственной деятельности и достаточное ограничение централизованного распределения совокупного результата общественного производства позволят настолько ограничить использование насилия в человеческом обществе, насколько оно распространено в настоящее время в качестве средства достижения экономического господства.

Таким образом, мы сможем только тогда значительно облегчить свою жизнь, когда крепко-накрепко усвоим себе, что распределение между нами никогда нельзя доверять никому из нас.

Авторская колонка Валентина Мач


СТАТЬИ >> МАКРОЭКОНОМИКА

Проблема взаимодействия технологической и экономической трансформаций

Автор: Мартынов Аркадий Владимирович, доктор экон. наук., заместитель директора Международного научно-исследовательского института социального развития.

В статье рассматриваются вопросы, связанные с парадигмой самостоятельного исследования технологической и экономической трансформаций. Автор приходит к выводу о том, что и в современных условиях технологический инновационный процесс не может быть полностью инкорпорирован в экономическую деятельность. В связи с этим особое внимание уделяется вопросу сочетания экономического и внеэкономического регулирования технологических инноваций в настоящий период и в грядущей перспективе.

Ключевые слова: технологическая трансформация, экономическая трансформация, инновационные фирмы, высокотехнологичные корпорации, побочные эффекты, рынок капитала, новый технологический уклад

Роль технологического прогресса в развитии экономики и общества в целом все более усиливается. Тем самым повышается и значимость разграничения экономических перемен, обусловленных технологическими сдвигами, с одной стороны, и других экономических перемен, в первую очередь вызванными институциональными сдвигами, с другой.

С позиции теории трансформации реальное применение технологий является результатом отображения технологического пространства на экономическое поле. В то же время сам вектор технологического развития неизбежно складывается под воздействием факторов спроса в экономической системе. Исследование взаимодействия технологических и экономических трансформационных изменений представляет собой определенно малоизученную или, во всяком случае, недостаточно изученную проблему, поэтому мы уделим ей особое внимание.

О теоретической интерпретации технологической трансформации. Сначала остановимся, хотя бы кратко, на самом феномене технологической трансформации, который обычно обходится вниманием в экономической литературе.

Главным признаком процесса технологической трансформации, несомненно, выступает смена технологий, достигаемая в результате нововведений – инноваций. В большинстве исследований в составе технологических инноваций справедливо различают обычные, так называемые рутинные, и фундаментальные. Под первыми понимаются инновации, обеспечивающие непрерывное совершенствование технологий и технической базы производства и потребления. В противоположность этому фундаментальные инновации, как правило, дискретного характера опосредствуют смену преобладающих поколений техники и технологий. Разумеется, в реальных практиках широко распространены и гибридные инновации, сочетающие в себе свойства рутинных и фундаментальных нововведений.

Нельзя обойти вниманием сильное различие по степени значимости технологических изменений в разных сферах социальной деятельности, как экономических, так и внеэкономических. Соответственно, структурные технологические сдвиги, представляющие собой результаты трансформации рассматриваемого рода, отличаются крайним разнообразием.

На уровне социальных систем наиболее явственным результатом технологической трансформации выступают структурные сдвиги с точки зрения масштабов распространения существующих технологических укладов[1]. Такого рода количественные структурные перемены неизбежно приводят к качественным, необратимым изменениям. В конечном счете, происходит коренной технологический трансформационный сдвиг, который по своему значению может быть оценен как исторический.

Исходя из конкретных исследований, видимо, правомерно сделать заключение о том, что процесс коренной технологической модернизации отличает много стадиальный характер. Так, обращаясь к историческому опыту России и ряда европейских стран, можно выделить, по крайней мере, три стадии собственно индустриальной технологической модернизации[2]. Первая - доиндустриальная модернизация, по своему содержанию соответствующая классической модернизации в ходе Промышленной революции; вторая - раннеиндустриальная модернизация в 19 веке; третья - позднеиндустриальная модернизация уже в начале прошлого века.

Нельзя обойти вниманием и то обстоятельство, что временные сроки индустриальной модернизации-трансформации существенно отличались по разным странам. Наиболее явственно это выразилось в феномене долговременного «запаздывания» коренных технологических переворотов в большинстве стран, в их числе Германии и России, относительно стран-лидеров (Великобритании, а затем США).

Как показывают конкретные исторические исследования, траектории технологических трансформаций во многом подобны траекториям внутрисистемных институциональных трансформаций, имевшим место в большинстве стран. За спрессованным во времени распространением фундаментальных, революционных по своему значению новаций следует длительный период относительно умеренных по своей интенсивности, хотя и далеко неравномерных технологических сдвигов. И он продолжается до наступления новой стадии трансформации рассматриваемого типа.

В то же время есть все основания полагать, что продолжительность стадий современной технологической трансформации – постиндустриализации коренным образом сокращается. В условиях интернационализации научно-технического прогресса это касается практически всех стран мира.

Современные исследователи, не представляющие традиционную экономическую науку, вполне справедливо отмечают независимость коренных технологических сдвигов от фундаментальных институциональных перемен. В пользу этого свидетельствует хотя бы сам исторический пример промышленного переворота (революции) в 18 веке, произошедшей почти два столетия спустя после возникновения первого прообраза капитализма в Нидерландах в конце 16 столетия. Современные постиндустриальные перевороты на рубеже 60 гг. и 80 гг. прошедшего века также происходили фактически независимо от имевших место коренных системных институциональных сдвигов, к которым следует относить распад колониальной системы и утверждение либерального капитализма, сопровождавшееся крахом социалистического строя в странах Советского блока.

В целом весь мировой исторический опыт свидетельствует об автономности фундаментальных технологических перемен от коренных изменений экономических институтов. По этой причине известная и до сих пор популярная (в непрофессиональной среде, конечно) парадигма технико-экономического развития, понимаемого как интегрированный процесс технологических и экономических изменений, не выглядит адекватной реальности.

Несравненно более серьезной представляется теоретическая гипотеза об эндогенном характере современного технологического прогресса относительно экономического развития (роста)[3], превалирующая среди представителей традиционной экономической науки. Их главная аргументация прямо опирается на общеизвестную теорию человеческого капитала. В соответствии с ней в современную эпоху человеческий капитал выступает ведущим фактором экономического развития, а знания представляют собой непосредственно экономический ресурс. Отправляясь от этой посылки, делается принципиальный вывод: технологические изменения, в которых овеществляются новые знания, можно рассматривать как внутренний, эндогенный фактор современной экономической трансформации. И тем самым технологический прогресс выступает как имманентный атрибут состояния экономических систем.

Однако в приведенном теоретическом заключении прослеживается очевидный логический изъян. На самом деле человеческий капитал (ЧК), под которым понимается интеллект, здоровье, знания, качественный и производительный труд и качество жизни, является обще социальной, а не экономической категорией. Так, общепризнанно, что величина и качество человеческого капитала в сильной мере зависят от сложившегося менталитета населения той или иной страны. В исторически короткие сроки можно получить существенную отдачу от инвестиций в образование, науку, здоровье, но не в менталитет, который формируется веками. В то же время укоренившийся менталитет населения может существенно снижать эффективность инвестиций в ЧК.

Другое принципиальное критическое замечание в отношении интерпретации (именно интерпретации!) указанной теории касается смешения процессов технологических инноваций и распространения новых знаний, достигаемых за счет инноваций-инвестиций в собственно человеческий капитал. Как показывает большое число эмпирических исследований, эти процессы существенно различаются в пространственно-временном измерении.

Впрочем, все сказанное касается предваряющего теоретического понимания проблемы взаимодействия технологического прогресса и экономического развития. В реальном содержательном плане эта сложная проблема, очевидно, может быть раскрыта, исходя из конкретных исследований влияния технологических инноваций на результаты экономического развития, с одной стороны, и обратного воздействия экономических изменений на технологическое развитие, с другой.

Влияние технологического развития на экономическую трансформацию. Проблема влияния технологических инноваций на экономическое развитие является предметом исследований, как на микро, так и на макро и мезо уровнях.

Начнем с микроисследований, подавляющую часть которых представляют сугубо прикладные исследования. Исходя из их результатов, не вызывает сомнений многообразие технологических инновационных эффектов в современной рыночной экономике.

По крайней мере, три принципиально разных типа технологических инноваций следует принимать во внимание. Во-первых, инновации, обеспечивающие относительную экономию издержек, особенно в случае действия эффекта возрастающей отдачи. Во-вторых, инновации, направленные на улучшение потребительских свойств товаров при условии относительно незначительной вариации спроса на него; в-третьих, так называемые «зеленые» инновации, сопряженные с улучшением состояния окружающей среды. Принципиальное значение имеет и отличие институциональных механизмов, действующих в секторе малого венчурного бизнеса и в секторе масштабных фирменных НИОКР[4].

В силу сказанного правомерно констатировать отсутствие единой модели инновационного проекта[5]. Фактически имеют место различные инновационные проекты с точки зрения характера инвестиционных затрат.

При всем желании трудно преуменьшить роль корпораций в инновационном процессе. Общепризнанно, что современные корпорации сами определяют направления создания технологических заделов по профилю своей деятельности[6]. При этом ключевое значение приобретает целенаправленное преобразование корпорациями неформальных знаний в формальные.

Небольшие инновационные фирмы также играют огромную роль в обеспечении технологического прогресса. Так, обширные конкретные исследования по странам третьего мира однозначно свидетельствуют о сокращении сложившегося глубокого технологического отставания от передовых стран ряда развивающимися странами благодаря деятельности быстро возникающих в них небольших инновационных фирм[7].

На экономическом поле учитывается главным образом рыночный эффект инноваций со стороны фирм-реципиентов. Следуя убедительной аргументации Дугласа Норта, о технологиях правомерно судить по их косвенному влиянию на эффективность деятельности фирм-реципиентов этих технологий[8], то есть по опосредованному влиянию на выпуск и относительные издержки экономических агентов.

Можно считать общепризнанным, что технологический перелив на определенном рыночном сегменте экономического поля или, иначе говоря, диффузия инноваций во многих случаях сопряжены с весомым внешним - побочным эффектом[9]. Он заключается как бы в попутном создании благ в виде новых научных и технических знаний для всего общества, то есть по сути дела общественных благ.

Особую значимость, стоит добавить к сказанному, имеют кластерные инновационные экстерналии. Фирмы, функционирующие в рамках кластера, фактически пользуются технологическими достижениями и новыми научными знаниями, полученными «соседними» фирмами-новаторами. На уровне регионального кластера побочный инновационный эффект проявляется через приращение клубного блага для всех фирм - участников.

Нельзя не акцентировать внимания на специфике побочного инновационного эффекта. Он принципиально отличается от обычного производственного побочного эффекта, когда выпуск одного экономического агента зависим от выпуска другого агента. Главным результатом инновационного побочного эффекта является качественный сдвиг, выражающийся в дискретном изменении отдачи производственных факторов, в частности, промежуточного продукта[10].

Следует принимать во внимание и существование негативных побочных инновационных эффектов. Красноречивый пример на эту тему – выпуск фармацевтических препаратов, угрожающих здоровью. Также примером весомого негативного побочного влияния на экономическую деятельность выступает интеллектуальное пиратства, рассматриваемого, как правило, на примере Китая. Его правомерно трактовать как один из видов оппортунистического поведения.

Говоря о весомости побочных эффектов, впрочем, вполне логично возникает вопрос. Почему интернализация побочных инновационных эффектов не достигается в результате патентно-контрактной практики?

Исходя из теоремы Коуза, если частные стороны имеют возможность прийти к взаимоприемлемому соглашению, не неся дополнительных издержек по распределению ресурсов, они в состоянии решить и проблему внешних эффектов. Но, как показывает множество конкретных рыночных коллизий, инновационный эффект в большинстве случаев выходит за рамки внедренческого контракта. При этом имеет место асимметрия информации, в значительном числе случаев обусловленная оппортунистическим поведением кого-либо из участников контракта.

В целом правомерным представляется заключение о рыночной ограниченности лицензионно-патентной системы, возникшей, стоит напомнить, еще в конце эпохи свободного (при всей относительности этого понятия) капитализма. Как свидетельствует большое число примеров, многие авторитетные фирмы не надеются на патентную защиту и предпочитают сохранять свои технологические изобретения в полном секрете.

На международном уровне рыночная эффективность патентной системы также оказывается ограниченной. Как известно, контроль исполнения патентных прав и прав интеллектуальной собственности, входящий в юрисдикцию ВТО, оказывается во многих случаях эфемерным по причине объективной не заинтересованности органов национального управления в наказании «своих» инноваторов за инициативу, приносящую выгоду национальной экономике.

Можно с большой уверенностью утверждать, что сильная неопределенность и неполнота инновационных рынков способствуют возникновению здесь разнообразных побочных внерыночных эффектов. Они проявляются в процессе конкуренции на инновационных рынках в связи с появлением здесь новых участников[11]. Современные исследователи справедливо акцентируют внимание на особой значимости такого рода эффектов, вследствие которых не происходит интернализации финансовых потерь в результате исчезновения так называемой технологической ренты (квазиренты).

Также в рассматриваемых исследованиях особо выделяется феномен межвременного побочного эффекта, выражающегося в получении как бы бесплатных выгод в будущем пришедшими на рынок новыми инновационными фирмами от результатов технологических разработок в настоящий период[12]. Одновременно негативное влияние побочного эффекта этого рода проявляется в сверх инвестировании, избыточной рекламе и патентировании со стороны существующих инновационных фирм ради предотвращения входа на рынок новых конкурентов.

В развитии сказанного уместно акцентировать внимание на следующем критически важном моменте. В микроэкономических исследованиях рассматриваются исключительно побочные эффекты инновационной деятельности, связанные с внедрением и тиражированием новых технологий на тех или иных рыночных сегментах. Технологическая, заведомо не экономическая составляющая человеческого капитала, по существу не принимается в расчет.

На самом деле далеко не все субъекты, обеспечивающие продвижение технологического прогресса, являются рыночными венчуристами. Исходя из понимания технологической трансформации как целостного процесса, следует учитывать особый внешний эффект воздействия на экономическую деятельность, индуцируемый творческой научно-технологической деятельностью или, иначе говоря, первоначальными исследованиями по созданию новых технологий и новых технических и конструкторских решений. Объективно значительна вероятность неудачного исхода этих исследований вне зависимости от действий рыночных агентов, в их числе венчурных фирм. В частности, несмотря на крайнюю специализацию и экспериментальный характер современных научных исследований, сохраняется и значимость огромной роли в достижении успеха особо одаренных индивидуумов - гениев. Их дефицит нередко оказывается непреодолимым препятствием для достижения желаемых инновационных результатов.

Отмеченный внеэкономический эффект собственно технологических исследований непосредственно проявляется в отношении венчурных рыночных предпринимателей. Высокая неопределенность и риск неудачного завершения исследований по созданию новых технологий заведомо лимитируют инициативу по их освоению и распространению со стороны венчурного бизнеса, ориентированного, в конечном счете, на максимизацию рыночных результатов. А это в свою очередь приводит к снижению результирующего позитивного эффекта влияния приращения новых знаний и технологий на экономическую деятельность.

Как следует из высказанных доводов, особо важное поле деятельности представляет автономное, предшествующее собственно экономическим проектировкам, прогнозирование технологического прогресса по его конкретным направлениям. Зародившаяся в Японии, практика долгосрочного технологического прогнозирования получила распространение во многих странах, в том числе в России[13].

В свою очередь на этом поприще, как известно, самое широкое применение получило экспертное прогнозирование на основе методологии Форсайт. Оно ориентировано на поиск открывающихся возможностей и рисков, определяемых именно научно-технологическим развитием – как мировым, так и национальным.

Применение экспертного метода Форсайт, как свидетельствует зарубежный и отечественный опыт, позволяет увидеть новые нетрадиционные решения, предвидеть и оценить новые риски, предсказать новые траектории развития, в том числе и те, которые на сегодня не существуют вообще. Одновременно достигается позиционирование технологического (научно-технического) прогноза в рамках общего прогноза общественного развития в качестве одного из главных составляющих.

Рассматривая проблему влияния технологических трансформационных перемен на экономическую динамику, нельзя обойти вниманием и многочисленные конкретные исследования в русле современной макроэкономической теории. Большинство из них в свою очередь опираются на знаменитую эконометрическую модель Роберта Солоу[14]. Также нельзя не принимать в расчет многочисленные страноведческие исследования влияния технологического прогресса на развитие отдельных отраслей национальной экономики, в частности, посвященные проблемам военных технологий.

Как следует из результатов проведенных эконометрических исследований, опирающихся на фирменную, отраслевую и макро статистику, в период 1970-1980 гг. в странах с развитой рыночной экономикой примерно 80% прироста производительности объяснялись действием технологического фактора, в дальнейшем эта доля снизилась незначительно. Правда, по оценкам экспертов, в значительной мере прирост производительности оказался обусловлен нововведениями в обычном бизнесе, главным образом связанными с совершенствованием организации управления.

Большинство упомянутых исследований исходит из предположения об эндогенности технологического прогресса, происходящего на основе воспроизводства человеческого капитала, в экономическом развитии. При этом согласно признанным теоретическим результатам, эндогенный технологический прогресс сопровождается значимыми внешними побочными эффектами и проявляется через прирост (убыток) общественной полезности, не учитываемый относительно рыночных стоимостных параметров[15]. Более того, полагается, что возрастающая предельная отдача человеческого капитала проявляется именно через позитивные побочные эффекты. А определенная часть позитивных побочных эффектов, создаваемых собственными инвестициями фирмы в исследования, прямо влияет на масштабы ее деятельности.

Впрочем, и гипотеза «гибкой» эндогенности технологического прогресса эмпирически не подтверждается. По признанию самого Пола Ромера, автора наиболее известной эконометрической модели эндогенного экономического роста, фактически влияние технологических инноваций на экономический рост проявляется как неявная функция от времени[16]. В этой связи более чем уместно упомянуть о критическом заключении Роберта Солоу относительно недооценки в работах теоретиков эндогенного экономического роста феномена неопределенности и риска технологического процесса[17].

Какие выводы можно сделать, исходя из рассмотренных результатов микро- и макро/мезо исследований?

Во-первых, технологическая трансформация далеко не изоморфна экономической. Полного инкорпорирования технологического инновационного процесса в экономическую деятельность и, тем более, в рыночную деятельность не происходит.

Во-вторых, в рамках сложившихся рынков и отраслей экономики наблюдается ограниченно эндогенный технологический прогресс. Реально по-прежнему имеют место и эндогенный, и экзогенный экономический рост. Внерыночные побочные эффекты, индуцируемые исследовательской инновационной деятельностью, отражают объективную автономность технологического поля деятельности относительно конкретных экономических систем.

В-третьих, в существенной мере технологический прогресс выступает как бесплатное общественное благо, притом глобального использования. Классическая теория стоимости, исходящая из постулата ограниченности экономических ресурсов, не применима в отношении оценки результатов деятельности инноваторов.

В пользу сказанного, уместно добавить, свидетельствует и практика присуждения в последние десятилетия скромных «тройственных» нобелевских премий за экспериментальные исследования, несмотря на возможно огромный эффект от этих изысканий. Такая практика, по нашему представлению, исходит из признания относительной рутинности исследовательских новаций, осуществляемых в ходе экспериментальных компьютеризированных изысканий с помощью мощнейших информационных и других пользовательских технологий.

Из сформулированных выводов следует, что технологическая трансформация, оказывающая колоссальное внерыночное воздействие на развитие экономической системы, требует общественной регуляции. Речь идет в первую очередь о гибкой политике регулирования инновационных рынков, учитывающей присущие им значимые побочные эффекты. Такого рода политика призвана быть разно направленной. С одной стороны, она предполагает стимулирование входа на инновационные рынки посредством освобождения от налогообложения первоначальных инвестиций; с другой стороны, отказ от налоговых льгот в случае избыточного входа на рынок, приводящего к существенному снижению эффективности инноваций.

Государственно-политическая практика также призвана исходить из серьезности феномена побочного внеэкономического эффекта, индуцируемого творческой научной и изобретательской деятельностью. Судя по мировому опыту, самые серьезные инициирующие технологические проекты, связанные с большим риском неудач, по-прежнему выполняются во многом посредством государственной поддержки. При этом очень весомой остается потребность в осуществлении собственно технологической политики, автономной от экономической политики. Ее традиционный предмет, как известно, заключается в регулировании технических норм и стандартов, а также протекции самих технологий, в частности, защиты баз данных, с помощью разнообразных инструментов, в их числе обучения пользователей.

Кроме того, в современных условиях крайне значимо повышается потребность во внерыночном стимулировании творческой научной, изобретательской и конструкторской деятельности. В частности, морального стимулирования инноваторов путем общественного признания их достижений в самых разнообразных формах.

Влияние трансформационных экономических перемен на технологическое развитие. Обширный эмпирический опыт показывает, что благоприятные экономические изменения определенно коррелируют с позитивными технологическими трансформационными сдвигами. Во всех экономически развитых странах мира научно-технический потенциал в десятки раз превышает соответствующий потенциал бедных стран.

Вместе с тем влияние рыночных перемен на технологическое развитие может быть и негативным. Так, в научной литературе широко освещен феномен так называемой институциональной ловушки (lock-in) в отношении инноваций. Хрестоматийный пример эффекта блокировки эффективных технологических достижений касается до сих пор повсеместного применения клавишной клавиатуры QWERTY, несмотря на существование гораздо более эффективных и притом запатентованных клавиатур[18]. Впрочем, многолетние обсуждения этой проблемы не привели к определенному консенсусу среди исследователей. Общепризнанно только то, что долговременный выбор неэффективных технологических инноваций обусловлен объективной неполнотой существующих рыночных институтов.

Еще более существенно проявляется негативное влияние на технологическую трансформацию несовершенств рынка капитала. Уместно сослаться на известное исследование Гленна Хаббарда[19], согласно которому современному рынку капитала присущи явления худшего отбора (adverse selection), морального ущерба (moral hazard) наряду с асимметрией информации.

Финансовые ограничения, обусловленные несовершенствами рынка капитала, особенно проявляются именно в отношении высокотехнологичного сектора, что тормозит общий экономический прогресс. Исследователи выделяют сразу несколько причин особой значимости этого феномена. Во-первых, кредиторы (банки) подвергаются высокому риску из-за неопределенности самого возврата ссуд высокотехнологичными фирмами. Во-вторых, кредиторы стремятся рационировать кредитные ссуды из-за «естественного», подтвержденного многими эмпирическими изысканиями, оппортунистического стремления заемщиков использовать ссуды не по назначению. А именно, на финансирование высоко рискованных проектов взамен относительно низко рискованных, предусмотренных договорами с кредиторами. В-третьих, большая часть инвестиций в высокие технологии, включающих в себя затраты на сами исследования и вознаграждение исследователей, не обеспечивается высокой залоговой собственностью, что неизбежно является весомым препятствием для кредиторов, да и внешних инвесторов.

Как нами уже отмечалось, крупные высокотехнологичные компании (активы более 50 млрд. дол.) играют огромную роль в мировой экономике. Всем известны примеры успешной коммерческой деятельности высокотехнологичных компаний - Эппл, Самсунг, Микрософт, Гугл, Сони, Интел, Фейсбук, Ленова и др. Вместе с тем количество крупных высокотехнологичных ТНК весьма невелико. И естественно возникает вопрос: в чем причина такой исключительности?

Принципиальное отличие высокотехнологичных корпораций от крупных финансовых, страховых, торговых и обычных промышленных корпораций заключается в опоре на собственный капитал. Таким путем они избегают зависимости от крупных кредиторов и заведомо внешних и, возможно, недружественных инвесторов. Так, в настоящее время у всех на слуху пример корпорации Эппл, вышедшей в мировые лидеры по объему капитализации.

В свою очередь ориентация на самофинансирование в современной глобализируемой экономике предполагает аккумуляцию огромных финансовых ресурсов и труднодостижимо. Оно возможно, как показывает история современного бизнеса, только в случае первоначального грандиозного успеха в период утверждения на рынке, что и объясняет исключительность КВК.

Также нельзя не обратить внимания на особый «союз» КВК с банками и другими крупными финансовыми организациями. Они способствуют выгодному размещению ценных бумаг КВК на фондовом рынке, в частности, на специализированной фондовой бирже NASDAC в США.

В то же время средние высокотехнологичные компании, как правило, испытывают недостаток в финансовых ресурсах. Как следствие, имеет место ограничение инициативы менеджеров для выполнения эффективных инновационных и тем более инвестиционных проектов. А это означает необходимость прямой или скрытой государственной поддержки.

В еще большей степени ограниченность финансовых ресурсов испытывают небольшие внедренческие фирмы. Главным способом преодоления этого затруднения справедливо полагается венчурное инвестирование в собственный капитал инновационных фирм, особенно недавно появившихся на рынке. Такая форма инвестирования-финансирования, очевидно, предполагает постоянный мониторинг инновационной деятельности со стороны владельцев венчурного капитала. И вполне понятно, что в случае превращения малых инновационных фирм в средние, тем более, крупные фирмы возможность их контроля венчурными капиталистами существенно снижается. В то же время в случае перехода на обычный режим публичного акционирования капитала проблема недостатка финансовых ресурсов определенно возникнет.

Впрочем, конечно, рассматриваемая проблема не исчерпывается ограниченным предложением финансовых ресурсов в технологическую сферу вследствие общей институциональной неполноты рынка капитала. С позиции теории трансформации наиболее значимым представляется глубокое структурное несовершенство рынка капитала, сложившегося в нынешнем капиталистическом мире.

В современных условиях, как давно эмпирически доказано, основной вклад в экономический прогресс вносят инновационный и высокотехнологичный сектора; достаточно обратиться к хрестоматийным исследованиям Эдварда Денисона и Джозефа Кендрика. Однако в рамках современной капиталистической экономики главный выигрыш в доходах, как показывают несложные статистические выкладки, получает финансовый сектор, ряд других трансакционных секторов (особенно торговля и сектор жилищных услуг) и сырьевой сектор.

Огромны масштабы финансовых спекуляций, в результате которых извлекаются подчас астрономические прибыли на колебаниях котировок ценных бумаг крупных корпораций. Косвенно об этом свидетельствует хотя бы объем денежного оборота по выкупу собственных акций и облигаций корпораций, в несколько раз превышающий объем эмиссии вновь выпускаемых ценных бумаг для осуществления прямых инвестиций.

Продолжается и широкомасштабный перелив избыточного финансового капитала, резко увеличившегося в результате громадных спекулятивных операций за период мирового кризиса, на фьючерсные сырьевые рынки (где в настоящее время происходят практически все сделки с нефтью и другими стратегическими ресурсами)[20]. В полном соответствии с принципом рыночного равновесия, инициируемый таким путем повышательный сдвиг цен на сырьевые ресурсы нейтрализует потенциальное увеличение денежного спроса на реальные активы, в том числе в инновационной сфере и высокотехнологичном секторе.

По существу высокотехнологичный сектор как бы платит негласную дань финансовому сектору. Как следствие, имеет место ограничение ресурсов финансирования технологического развития, особенно для осуществления задельных, некоммерческих на сегодняшний день проектов. Это в свою очередь влечет не распространение прогрессивных технологий, замещающих финансово выгодные технологии сегодняшнего дня. В частности, крайне медленное распространение электромобилей и технологий использования ресурсов мирового океана.

Все сказанное, впрочем, касалось рынка капитала развитых западных стран. В других странах мира лимитирующее влияние экономического развития на технологическую трансформацию также проявляется, но с существенным своеобразием.

Так, в российской экономике явно доминирующее положение занимают сырьевые корпорации и банки, находящиеся под полным, во всяком случае, неформальным контролем государства. Только несколько высокотехнологичных отечественных компаний занимают высокое место на экономическом Олимпе, как следует из рейтинга 400 крупнейших предприятий России журнала «Экс­перт». Речь идет об АФК «Система», «Вымпелком» (Bee-line) и «Мегафон». При этом феномен самофинансирования высокотехнологичного бизнеса имеет место и в условиях российской экономики. Так, следует отметить рост числа крупных компаний информационных технологий, которые добились успеха во многом благодаря публичному не акционированию и тем самым сохранению финансовой независимости от крупнейших отечественных корпораций и их партнеров, захвативших большинство российских рынков.

Правомерно утверждать и то, что в наибольшей мере ограниченность источников финансирования инновационной сферы и высокотехнологичного сектора в России объясняется не институциональными несовершенствами сложившегося рынка капитала (хотя данный фактор существенен), а крайне длительным обще технологическим регрессом, произошедшим в начале 1990 гг. в период системного кризиса. По-прежнему наблюдается отторжение частного бизнеса, включая коммерческие банки, от инвестирования (кредитования) инновационных проектов и программ. Оно происходит главным образом за счет государства, что так зримо наблюдается на примере Сколково и других технопарков.

Таким образом, можно сделать следующий вывод: доминирование на глобальной и национальной экономических аренах финансовых субъектов и тесно связанных с ними сырьевых корпораций влечет за собой ограничение капитальных потоков в инновационную сферу и высокотехнологичный сектор. Этот феномен отражает глубокое структурное противоречие между институтами венчурного и высокотехнологичного секторов и институтами рынка капитала - глобального финансового рынка. Оно должно быть разрешено в ближайшей или, во всяком случае, в среднесрочной перспективе.

Грядущая технологическая трансформация и ее экономический и внеэкономический эффекты. Без всякого преувеличения современный социум живет ожиданием грандиозных технологических сдвигов. Так, в совсем близком будущем (2020-2030 гг.) грядет утверждение в качестве преобладающего нового технологического уклада, который будет предопределять формирование новых производств и отраслей[21]. Наряду с быстро совершенствующимися информационными технологиями в ближайшей перспективе прогнозируется широчайшее применение новых нанотехнологий и биотехнологий. И, в частности, технологий на основе стволовых клеток; именно использование этих технологий в проекте создания искусственного интеллекта, финансируемого корпорацией Гугл, может стать поистине судьбодоносным.

Кроме того, наряду с ожидаемыми кардинальными технологическими переменами предполагается развертывание глобальной зеленой трансформации, выражающейся в переходе мировой экономики на низко углеродные и энерго эффективные «рельсы»[22]. И в свою очередь такое рациональное ресурсопотребление станет достижимым главным образом на базе принципиально новых технологий использования возобновляемых ресурсов.

В контексте рассматриваемой темы нельзя обойти вниманием следующий момент. В популярной литературе превалирует сугубо утилитарное и упрощенное понимание будущей технологической трансформации как средства реорганизации практически всех сторон бизнеса. По сути дела прокламируется возможность полного инкорпорирования технологического инновационного процесса в передовой бизнес с помощью новейших информационных технологий.

Конечно, трудно оспорить огромные возможности, которые дают IT-технологии, для выполнения инновационных проектов с наилучшими результатами для потребителей-заказчиков. Однако полнота располагаемой информации фирмами-потребителями касается только разработанных и готовых к реализации технологий, но не об альтернативных нереализованных технологиях, информация о которых их разработчики заинтересованы сохранять в секрете. Кроме того, что не менее важно, всемерное совершенствование методов информационного контроля отнюдь не устраняет общеизвестного феномена асимметрии информации между инноваторами и потребителями их разработок. Сознательное искажение информации со стороны инновационных фирм и самих исходных разработчиков новых технологий выступает естественным атрибутом многосторонней рыночной игры, опосредствующей достижение наиболее выгодных результатов, прежде всего, финансовых.

На макро уровне – уровне национальных экономик, мульти региональных экономик и глобальной экономики – степень несовершенства информации о применяемых и внедряемых реальных технологиях определенно усиливается. И однозначного структурного соответствия между спросом на технологии в макро системах и фактическим предложением технологий – результатов инновационной деятельности в этих системах не будет достигаться. Тем самым в обозримом будущем технологическая трансформация в существенной мере будет происходить автономно от экономической трансформации и не будет полностью инкорпорирована в экономическую трансформацию как ее внутренняя составляющая.

В развитие сказанного имеет смысл акцентировать внимание и на прогнозируемом значимом усилении в перспективе инновационной технологической деятельности в социальной внерыночной сфере. Так называемые социальные технологии, основанные на новейших научно-технических достижениях, будут находить все большее применение. При этом представляется достаточно очевидной относительная автономность от трансформационных процессов в самой социальной сфере технологических трансформационных изменений такого рода. Последние в той или иной мере определяются внутренними закономерностями научно-технического развития и не могут быть спрограммированы, исходя исключительно из социального «заказа».

Безусловно, и в перспективе сложнейшая проблема освоения технологических достижений предполагает разрешение на системном уровне, то есть путем адекватной «настройки» действующих институциональных механизмов в рамках экономических систем. И в первую очередь в конкретном пространственно-временном измерении требуется ответить на вопрос, какие основные экономические институты и субъекты будут обеспечивать осуществление грядущего технологического прорыва.

Главная роль в распространении технологического прогресса, согласно большинству прогнозов, будет по-прежнему принадлежать крупнейшим высокотехнологичным корпорациям. Разумеется, это предполагает сохранение действующих институтов рыночной корпоративной экономики, позволяющих получать высокие прибыли от реализации продуктов, основанных на новых технологиях.

В свою очередь никто не ставит под сомнение главенствующую роль в практической разработке технологий, инициирующих создание новых технологических способов, новой техники и новых продуктов, малого и среднего инновационного бизнеса. А венчурный институциональный механизм должен обеспечивать заинтересованность не корпоративных инноваторов в результатах их рыночной деятельности.

Наконец, на обычные корпорации ляжет миссия по тиражированию технологических достижений на конкретных рынках. Успешные финансовые и другие результаты такой деятельности будут свидетельствовать об адекватности будущих рыночных механизмов потребностям экономического развития.

Тем не менее, есть основания предполагать, что инновационный потенциал крупных корпораций и частного не корпоративного бизнеса останется относительно ограниченным и в предстоящей перспективе. По оценкам ряда экспертов, риск неудачного, исходя из традиционных экономических критериев, выполнения задельных инновационных проектов, в том числе по узловым направлениям технологического прогресса (в частности, создания новых биотехнологий), останется весомым и, возможно, даже увеличится. В рамках несовершенно конкурентной рыночной среды, присущей современной экономике, проявление негативных (с точки зрения влияния на экономические результаты) побочных эффектов сохранится.

В итоге роль государства, интересы которого представляют разнообразные организации, может только усилиться. И в первую очередь это вероятно проявится в проведении активной политики по стимулированию экономических инноваций. Она предполагает разнообразные формы общественной регуляции: государственные программы, частно-государственные партнерства, предоставление налоговых стимулов, льготное кредитование инновационных фирм на стадии формирования их первоначального капитала.

Особый вопрос, который уже сейчас дебатируется на международном уровне, касается применения зеленых технологий в реальных рыночных условиях. Определенно возникнет проблема создания рыночной инфраструктуры, в рамках которой реализация товаров и услуг, основанных на зеленых технологиях, будет прибыльной. В частности, это касается применения электромобильного транспорта в существующих городских агломерациях.

Нельзя игнорировать и общеизвестную проблему технологического разрыва. В ближайшее десятилетие, исходя из большинства известных прогнозов, технологический разрыв между передовыми странами и странами, где не оперируют высокотехнологичные гиганты, может еще более усилиться. По этой причине возрастет потребность в наднациональном регулировании сектора КВК с целью равномерного распространения технологических достижений, в первую очередь индуцируемых высокотехнологичными гигантами, по всему миру.

Внеэкономическая составляющая технологической политики, о которой говорилось ранее, также определенно останется очень существенной. И она, по всей вероятности усилится на наднациональном уровне. Одна из главных причин - растущая угроза техногенных катастроф, в том числе планетарного масштаба. Проблема преодоления технологических рисков общего социального значения станет, по всей видимости, важнейшей обществоведческой.

Неразумно забывать и о военных технологиях. Исходя из реалистичного понимания геополитических изменений, большинство экспертов уверенно прогнозируют продолжение роста вооружений в ближайшие 10-15 лет. Хотя бы этой причине роль ведущих национальных государств в осуществлении технологической политики останется весомой.

Наконец, нельзя не коснуться, хотя бы кратко, крайне важного вопроса о косвенных последствиях мировой технологической трансформации в первой четверти нашего века. По нашему представлению, наиболее значимое из них заключается в вероятном усилении противоречия между высокотехнологичным бизнесом и крупным финансовым, прежде всего банковским капиталом, вследствие объективной борьбы за рыночную власть и одновременно за влияние на политическом пространстве. Разрешение этого противоречия будет сопряжено с очень значимыми пертурбациями в статусной структуре на национальном и наднациональном уровнях. Соответственно, усилится потребность в общественной регуляции сложных трансформационных процессов далеко за границами технологической и экономической сфер деятельности.

Колонка Аркадия Мартынова >>



[1] Яковец Ю.В. Глобальные экономические трансформации 21 века. М.: Экономика, 2011.

[2] Опыт российских модернизаций. М.: Наука, 2000, с. 50-71.

[3] Нельсон Р., Уинтер С. Эволюционная теория экономических изменений. М.: Финстатинформ, 2000.

[4] К.Кэмпбелл. Венчурный бизнес: новые подходы. М.: «Альпина букс паблишер», 2008.

[5] Как правило, эффект воздействия инноваций на деятельность экономического агента (фирмы) рекомендуется оценивать по хрестоматийной формуле, пригодной для обычного инвестиционного проекта – посредством расчета дисконтированной суммы чистого приведенного продукта за вычетом дисконтированной суммы затрат на приобретение технологий (покупка лицензии, затраты на НИОКР и др.).

[6] Нинака И., Такеучи Х. Компания – создатель знания. Зарождение и развитие инноваций в японских фирмах. М.: Олимп Бизнес, 2011.

[7] Global Economic Prospects 2008: Technology Diffusion in the Developing World. Wash., D.C., 2008.

[8] Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М.: «Начала», 1997.

[9] Мэнкью Г. Принципы экономики. М., 2007.

[10] Нельсон Р., Уинтер С. Эволюционная теория экономических изменений. М.: Финстатинформ, 2000.

[11] Boadway R., Tremblay J-F. Public economics and start-up enterpreneurship.//Venture Capital, Enterpreneurship and Public Policy. Cambridge, Mass., 2005.

[12] Aghion P., Howitt P. A model of growth through creative destruction. Econometrica, 1992, No. 2.

[13] См.: Долгосрочный прогноз научно-технологического развития Российской Федерации до 2025 года (проект). М., 2009. www.strf.ru/attach/prognoz_.doc

[14] Solow R. A contribution to the theory of economic growth. Quarterly journal of economics. 1956, v. 70, N. 1.

[15] Romer P.M. Increasing returns and long-run growth. Journal of political economy, 1986, No. 4.

[16] Romer P.M. The origins of endogenous growth. Journal of economic perspectives. 1994, No. 2.

[17] Солоу Р. Теория роста. //Панорама экономической мысли конца ХХ столетия. СПб.: Экономичекая школа, 2002, с. 489.

[18] См., подробнее: Истоки. Из опыта изучения экономики как структуры и процесса. М.: ГУ ВШЭ, 2006.

[19] Hubbard, R. Glenn. 1998. Capital Market Imperfections and Investment. Journal of Economic Literature 36 (March).

[20] По оценкам, получаемая на фьючерсном рынке маржа в виде разницы между ценой и реальной, «товарной» стоимостью нефтяных продуктов резко увеличилась. Если десять лет назад она составляла примерно 30-40% от цены, то к 2008 г. достигла 75% (см.: Шафраник Юрий. Глобальная энергетика и Россия. Аналитические записки, 2010, январь-март).

[21] Можно сослаться хотя бы на резонансный доклад корпорации RAND: The Global Technology Revolution 2020, In-Depth Analyses. N.Y., RAND Corporation, 2006.

[22] Доклад ООН о зеленой экономике: пути к устойчивому развитию. Женева, 2012. www.unep.org/greeneconomy/Portals/88/.../GER_summary_ru.pdf

Впервые опубликовано в журнале Общество и экономика, N7-8, 2012


СТАТЬИ >> МАКРОЭКОНОМИКА

Раздвоенное сознание

Наша логика и наше поведение совершенно различны в случае, когда мы думаем о благополучии своей семьи, друзей, знакомых, соседей и в случае, когда мы озабочены судьбами родной страны, всего мира или отдельного региона. Почему-то основные выводы и предлагаемые рецепты улучшений в этих случаях никогда не совпадают, более того, они противоречат друг другу. Подобное разделение сознания на микро и макро свойственно каждому человеку. Но у нас оно приобрело крайние формы, и оказывает определяющее влияние на идеологию и принятие экономических решений.

У каждого из нас есть два разных уровня сознания. Когда мы принимаем решения, касающиеся нас, нашей семьи, друзей и знакомых, то руководствуемся вполне определенными взглядами и логикой, которые прошли, как мы считаем, проверку временем, которые основаны на нашем личном опыте или опыте других людей, мнение которых нам кажется важным. Но все совершенно меняется, когда мы размышляем о судьбах мира, страны, региона или, на худой конец, города, в котором живем. В этом случае логика становится своеобразной, а лучше сказать, что она, практически, отсутствует, а жизненный опыт с необъяснимой легкостью игнорируется. В подтверждение к сказанному, вот вам пример раздвоения нашего сознания на микро и макро.

Допустим, вы с кем-либо или в одиночестве, используя свои личные средства, создаете некое предприятие. Нанимаете персонал, назначаете управляющего и отказываетесь, предположим, от всякого контроля над персоналом. Естественно, дальше начинают происходить вполне предсказуемые вещи. Через некоторое время, до вас доходят слухи, что модернизация какого-то цеха обошлась в астрономическую сумму, на которую можно было бы отстроить два новых, начальник производства перемещается по городу на новеньком Mercedes, а управляющий приобрел зачем-то Ferrari. О чем это я? Кто, имея голову на плечах, так поступает? Как ни странно, так поступаем мы, когда пытаемся благоустроить нашу собственную страну. Здесь, к великому несчастью, включается наше макросознание и предстает во всей своей красе. Всякая элементарная логика и здравый смысл моментально испаряются. Судите сами.

Государственные органы, исполнительная и законодательная власть, чиновники всех уровней финансируются исключительно за счет наших налогов: прямых и косвенных. С прямыми налогами все понятно, а что касается косвенных, то примером таковых являются таможенные пошлины. Мы покупаем иностранные автомобили дороже, чем могли бы покупать. Разница попадает в бюджет. Таким образом, мы становимся беднее, а государство получает дополнительные средства. К слову, пошлины приводят к подорожанию и отечественных товаров, поскольку их производители лишаются конкурентного давления со стороны иностранных фирм. К косвенным налогам следует относить и взятки, несмотря на то, что они достаются отдельным чиновникам и носят явно криминальный характер. Если взятку заплатил потребитель, то он уменьшил свое потребление на величину взятки, а если взятку был вынужден дать производитель, то он включит эти дополнительные затраты в конечную стоимость своего продукта. В любом случае страдает потребитель. Поэтому, когда произносятся слова об умеренном уровне налогообложения в нашей стране, грамотные экономисты криво ухмыляются. Мы платим одни из самых высоких налогов в мире, если учитывать непрямые налоги. Но вернемся к контролю. Мы отказались от него. Вместо того, чтобы выбирать губернаторов, мы отправились смотреть хорошо известный фильм о выборах. Мы потешались над собственной наивностью и доверчивостью, над собственной неспособностью сделать выбор. Проще, когда выбор делают за тебя. Выбор, конечно, сделают, но тот, кто сделает, тот и будет контролировать местную власть. И если губернатор не идиот, он будет, в первую очередь, думать о том, как понравиться тому, кто его выбрал, и кого зависит его судьба. Но об этом мы не думали, в тот момент работало наше макросознание. А если бы мы прислушались к нашему микросознанию, то оно бы нам подсказало, что контроль легко отдать, а вернуть его будет ох как не просто. И если мы 31-го числа каждого месяца, или в любой другой день, вздумаем выйти к проходной нашего предприятия, размахивая флагами, с требованием вернуть контроль над собственным бизнесом, то можем запросто получить от охранников дубиной по голове. И понять охранников можно. Им платят деньги новые управляющие, их денежное довольствие зависит от непосредственных руководителей, на которых мы не имеем, ровным счетом, никакого влияния. Мы, возможно, начнем распространять листовки среди рабочих с разъяснениями о том, как их грабят и унижают. Но немедленно получим отпор в виде красочной стенгазеты на проходной, выпускаемой независимым профсоюзом, с убедительным рассказом о том, как счастливо живут рабочие и их семьи, и какое счастливое будущее их ждет, если предприятие не захватит некий негодяй, и не растащит его на куски, распродав жалкие остатки таким же негодяям с другого города. Может быть случится чудо и нам удастся убедить рабочих провести честные выборы управляющего, но чуда не случится. Подсчитывать голоса будут далеко не случайные люди. Возможно, нам удастся проникнуть на территорию завода с помощью взятки. Более того, есть твердая уверенность, что это получится, потому что коррупция процветает там, где отсутствует свобода слова и гражданское общество. Конечно же, проникновение на завод не даст ровным счетом ничего. Вертикаль там уже отстроена, никто нас слушать не будет, опасаясь лишиться своего маленького или большого куска пирога. Надо заметить, нашего пирога, поскольку номинально мы еще являемся собственником. Взятки – это не национальная особенность и не неизвестно откуда взявшийся недуг. Это следствие отсутствия свободы слова и контроля демократических институтов общества над чиновником. Откройте карту мира и, если вы найдете хотя бы одно исключение из этого правила, то немедленно прекратите все это читать и считайте, что все выше сказанное бред воспаленного ума.

В продолжение затронутой выше проблемы средств массовой информации, в нашем случае, заводской стенгазеты, скажем несколько слов об общественном телевидении, которое стало горячей темой дискуссий и обсуждений в последнее время. Если оставить в покое наше макросознание, и попытаться взглянуть на все это трезво, то вся эта идея покажется довольно сомнительной. Соберите вокруг себя десять человек и выслушайте их внимательно по любому, интересующему вас, вопросу. И попробуйте ответить на очень простой вопрос: чье мнение самое объективное? Ничье. Любое мнение субъективно. Оно зависит от взглядов, идеологии, жизненного опыта, личных интересов. Существуют ли независимые СМИ? Конечно, нет. Все они зависимы, во всяком случае, от мнения выпускающего редактора. И что делать? Самое умное, что можно сделать в этой ситуации – это выслушать мнения всех, в том числе олигарха, коммуниста и националиста. Только в этом случае вы получите полную информацию и сможете составить свое личное мнение. Поэтому, чем больше средств массовой информации и чем больше у них собственников, тем лучше для всех нас. Пример британского ВВС для нас выглядит очень сомнительно, учитывая развитость демократических институтов в Англии и проблемы с таковыми у нас. Там с общественным контролем все в порядке. Не совсем понятно лишь одно, почему канал вынужден оплачивать даже тот, кто с мнением редакции не согласен и никогда его не смотрит.

Теперь остановимся на патриотическом и не только воспитании граждан нашей необъятной страны. Представьте себе жителей дома №2 по улице, предположим, Преображенской, кричащими о том, какие они великие и необыкновенно умные. Естественно, у всех других возникнут сомнения в их психическом здоровье и общей вменяемости. Получается, что жители дома напротив или №17 менее великие и умные? Когда мы говорим о нашем величии у себя на кухне, то это понять еще можно, но когда мы орем об этом на весь мир, то это, скорее всего, признак серьезного недуга, по крайней мере, говорит о нашей нескромности и неадекватной самооценке. Так ведут себя некоторые подростки, которые пытаются обратить на себя внимание: да я еще не сформировался, да я такой неказистый, но я есть. Эта болезнь со временем у них проходит, но у нас она явно затянулась и приняла совсем патологические формы. Невозможно представить в Париже плакат: французы – великий народ, или в Риме: умнее нас никого нет. У нас совсем недавно подобные творения висели повсюду, и до сих пор, правда, в несколько более мягкой форме звучат на национальных телеканалах и радио.

Совсем недавно чиновники активно обеспокоились проблемами воспитания наших детей. Другими словами, дядя из дома напротив решил, что он лучше, чем родители ребенка знает какие фильмы и мультфильмы должен смотреть их ребенок. Самоуверенности дяди надо отдать должное, он не закончил никаких секретных университетов, не обладает никакими исключительными знаниями, но он нас учит, и, что еще страшнее, пытается всем управлять и все регулировать. Бывает, он даже грозит уголовной ответственностью за несколько завышенные, как он считает, цены. Но если мы живем в условиях рыночной экономики, в чем многие уже сильно сомневаются, то следует напомнить, что цены – это единственный существующий сигнал для производителей и поставщиков товаров и услуг. И если цены повышаются, то растущая прибыль заставляет производить и поставлять больше, что неизбежно приводит к снижению стоимости товаров. Конечно, все выглядит несколько печальней, когда на рынке орудует куча естественно-неестественных монополий, которые так любят создавать наши чиновники. Но это наша гордость, а за гордость надо платить. Самое время поговорить о наших национальных богатствах, о наших неиссякаемых недрах. Но перед этим упомянем еще одну недавнюю новацию чиновников, касающуюся борьбы с нелегальным извозом и регулирования услуг такси. Мне неизвестно, чем руководствовались авторы этого проекта, но обычная экономическая теория утверждает, что снижение конкуренции ведет к подорожанию услуг и снижению их качества. Поэтому, не сомневайтесь, результат мы получим противоположный ожидаемому. И еще одно: не спешите благодарить чиновника за построенную на ваши деньги дорогу и проложенный газопровод. Работника собственного предприятия вы накажете или вовсе уволите за некачественный и необъяснимо дорогой проект. Поэтому вначале следует поинтересоваться: во сколько это нам обошлось, и только потом хлопать чиновника по плечу.

Теперь о недрах. Нас совершенно не беспокоит факт, что булочной в нашем доме владеет житель соседней улицы или другого района. Какая нам разница, он платит налоги и продает хлеб по обычной цене. Но все меняется, когда включается макросознание. Мы в ужасе просыпаемся ночью в холодном поту с мыслью о том, что завтра некий канадец или француз завладеет нашей нефтяной скважиной или, даже подумать страшно, газовым месторождением. Но не спешите глотать валидол, лучше на минуту отключите свое макросознание. Что изменится для всех нас, если канадец начнет добывать в Сибири нефть? Удивительно и поразительно, но ни для нас, ни для рядового канадца и его правительства ничего не изменится. Как стоила нефть в Канаде и в любом другом месте 100$ за баррель, так и будет стоить, как платились пошлины и налоги в российский бюджет, так и платятся. Что меняется? Какое правительство, ради чего и кого будет воевать с целью захвата полезных ископаемых? Очнитесь, в Канаде, Франции и США никто не отменял и в обозримом будущем не отменит частную собственность. Какое невменяемое правительство будет тратить миллиарды долларов, и рисковать тысячами жизней ради получения каким-то предпринимателем прибыли. Такое правительство моментально лишиться поддержки и закончит свою бурную деятельность, ковыряя ногтем стену в тюремной камере. Как-то очень тихо закончились некогда бурные дебаты по поводу Иракской нефти, и почему-то не видно на океанских просторах бесконечных караванов нефтяных танкеров с бесплатным черным золотом для американского правительства. Вся прелесть обладания ограниченными природными ресурсами состоит в том, что цены на них иногда растут. Возникает иллюзия роста производительности труда, мы начинаем производить в единицу времени в стоимостном выражении больше, даже если в натуральных количественных единицах продукт остался неизменным. В результате зарплаты законным образом растут. Но, как учит история, это ненадолго. Во-первых, потому что, на самом деле, никаких исчерпаемых ресурсов нет в природе. Это невозможно по экономическим причинам. По мере исчезновения чего-либо его цена неуклонно растет, и люди начинают внедрять сберегающие технологии, что сокращает потребление ресурса. Во-вторых, растущие цены заставляют искать более дешевую альтернативу. Она всегда находилась, и нет никаких причин считать, что в будущем будет по-другому.

И все же, откуда взялось наше макросознание, почему живет и побеждает? Почему мы не верим в свободный рынок и демократические ценности? Откуда такая страсть к необузданному регулированию всего и неистребимое желание управлять всем? Существует достаточно широко известное следующее мнение. Чем меньше людей владеет основными богатствами в стране и чем больше людей живет в бедности, тем больше желания отнять и поделить. Если меньшинство получает доход, превышающий 50% от общего дохода всего населения, то величина дохода большинства меньше среднего дохода по стране. Это элементарная математика. Поэтому в результате некоего перераспределения богатств, доход большинства может вырасти. А это может произойти только в результате нерыночных процессов. Следовательно, большинство будет добиваться голосованием или силовыми методами перераспределения. Свободный рынок перестает их устраивать, их партнерами становятся чиновники и власть. Как правило, их надеждам не суждено сбыться, но это уже другая история. Правдоподобное объяснение. Тем более, что оно находит многочисленные подтверждения в далеком, недалеком прошлом и сейчас. Но не путам ли мы при этом следствие и причину? Не свободный ли рынок и демократия создают многочисленный средний класс, который в случае перераспределения, скорее всего, что-то или очень многое может потерять? В общем, спорная точка зрения. Гораздо интереснее и правдоподобней другая.

Чудесный гимн свободному человеку-предпринимателю «Богатство народов» шотландского философа Адама Смита, изданный в 1776 году, очень точно отражал настроения того времени. Абсолютная экономическая и политическая свобода воспринималось большинством граждан Соединенного Королевства, как естественное и неотъемлемое право любого живущего на Земле. От лидера Западного полушария подобные веяния с легкостью распространялись на другие страны Европы, Америки и на территории многочисленных колоний. Неоспоримый факт, несмотря на известные свидетельства о невыносимых условиях труда и существования бедноты, состоит в том, что уровень жизни всех слоев населения неуклонно повышался. Открывались школы и больницы, при том, без всякого участия чиновников, строились города без всякого Генплана, прокладывались дороги, спускались на воду все более крупнотоннажные корабли, создались сложные производства. Многими современниками подобное развитие событий воспринималось, как чудо. Без всякого прозорливого и мудрого короля, императора, вождя или лидера нации страна успешно развивается, и никаких зримых препятствий наблюдаемому прогрессу не было видно. Сами короли и их окружение, представители аристократии включались в протекающие бизнес-процессы, они начинали активно заниматься торговлей, создавать производства, совершенствовать управление земельной собственностью. Немногочисленные чиновники выполняли малозаметную и вспомогательную роль в обществе, за исключением случаев, когда они сами занимались предпринимательской деятельностью. В конце XIX века, когда маятник уже качнулся в другую сторону, государственный бюджет развитых стран составлял от 3% до 8% ВВП (в настоящее время около 50% и выше), что красноречиво говорит об уровне налогообложения. Когда произошел разворот? Какие причины этому способствовали? Точно сказать трудно, усиление государства, а правильнее сказать, аппарата чиновников происходило постепенно. Возможно, первым тревожным звонком явилась «Теория народонаселения» Мальтуса, появившаяся на свет в 1798 году. В ней утверждалось, что население Земли растет и будет расти в геометрической прогрессии, а производство продуктов питания в арифметической из-за, так называемой, падающей отдачи. Поэтому нас ожидает катастрофа, если не будут приняты срочные меры, конечно же, меры государственного контроля. И на сцену с триумфом и под бурные овации должны были выйти чиновники. Люди глупы, бесконтрольно плодятся, за ними нужен глаз да глаз. Конечно, с высоты сегодняшних знаний, легко ставить оценки. Но, тем не менее, выскажу собственное суждение: в этой книге больше страстного желания удивить и поразить, чем трезвого научного взгляда. Она, в большей степени, подошла бы бульварной газете, чем уважаемому издательству. Но это сегодняшний взгляд. А тогда она упала на благодатную почву, и растревожила спящее осиное гнездо, жаждущих поконтролировать и поуправлять. Мальтус ошибался во всем, очень трудно найти хотя бы что-то, в чем он оказался бы прав. Но будем снисходительны, отметим лишь, что главной его ошибкой было игнорирование технического прогресса, что для его времени было, наверное, простительно. В результате внедрение в производственный процесс технологических и управленческих инноваций производительность труда непрерывно растет и никакой падающей отдачи не наблюдается. Время показало, что семьи сами способны контролировать рождаемость. По мере роста уровня жизни, ценность рабочего времени увеличивается, поэтому женщины предпочитают делать карьеру и больше времени проводить на рабочем месте. Никакого геометрически-прогрессирующего роста населения никогда не наблюдалось. Но зерно было посеяно и скоро дало обильный урожай.

Рост уровня жизни и образования рабочих естественным образом привели к желанию улучшать условия труда, медицинское обслуживание, повышать качество жилья. Подобные стремления понятны и законны. Но ситуация может стать опасной, если в качестве знамени используется сомнительная теория, которая находит благодатный отклик на уровне нашего макросознания. Именно так и случилось. На сцене появляется Карл Маркс с его трудовой теорией стоимости. Надо заметить, что трудовую теорию стоимости Маркс позаимствовал у Рикардо, который, строго говоря, никогда ее не придерживался. Маркс слегка изменил ее, но, главное, добавил туда кучу вещей, которые магически воздействуют на наше макросознание: классы, классовая борьба, пролетариат, диктатура, мир труда, мир капитала, эксплуатация. Очень часто, человек пишет, не вполне отдавая себе отчет, со жгучим желанием понравится. Это нормально, если написанное не противоречит его собственной логике и убеждениям. Но в работах Маркса было полно сомнительных моментов, которые он сам вполне осознавал. Например, из его теории неизбежно следовало, что прибыльность в различных секторах экономики должна отличаться, потому что соотношение труда и капитала всюду разное. Благодаря эксплуатации, в секторах с большей долей труда прибыли должны быть выше. А это совершенно противоречило наблюдаемым явлениям. Все его попытки исправить ситуацию не привели ни к чему, а только добавили новые вопросы. Серьезной критики трудовой теории во времена Маркса и позже было предостаточно. Достаточно вспомнить великого экономиста Бем-Баверка. Кроме того, многие считают, что у самого Маркса на исходе жизни имелись серьезные сомнения в истинности его теории. Но это уже ничего не могло изменить. Не к ночи будет помянут, призрак коммунизма принялся бродить по Европе, закончив свои долгие скитания в 1917 году, прочно обосновавшись на 1/6 части суши.

А теперь хочу обратиться к господам, простите, товарищам страстным почитателям теории эксплуатации. Забудьте на минуту про вихри враждебные и классовый антагонизм. Включите микросознание. Представьте себе маленькую страну, где живет один эксплуататор, и, предположим, 10 несчастных рабочих. Предприятие, которым владеет эксплуататор, сеет зерно и выпекает хлеб. Оно может выпускать что угодно, это никак не отразится на дальнейших выводах. Разумеется, товар должен иметь спрос, он должен продаваться. Предположим, эксплуататор платит рабочим по 100 рублей, тенге или долларов в месяц. Свои зарплаты рабочие расходуют на покупку хлеба. Ежемесячно выручка предприятия будет составлять 1000 рублей, все средства расходуются на потребление. В начале следующего месяца 1000 рублей снова будет направлена на оплату труда. Так будет продолжаться из месяца в месяц, никаких дополнительных доходов и прибыли собственник иметь не будет. Такая благотворительность ему в один прекрасный момент надоест, и он примет решение платить не 100, а 90 рублей каждому. После реализации хлеба теперь эксплуататор получит 900 рублей, что вместе с сэкономленными 100 рублями по-прежнему составит 1000. Для хозяина производства ничего не меняется. Для рабочих, как ни странно, так же ничего не изменится: они, как покупали, так и будут покупать прежнее количество хлеба, а цена хлеба снизится. Реальные зарплаты останутся неизменными. Возможна эксплуатация в этой маленькой стране? Возможна, но труднореализуема. Для этого эксплуататор должен объедаться собственным хлебом и в будущем иметь проблемы с ожирением. Но все радикально изменится, если в стране появится второй производитель хлеба. Страдать ожирением теперь станет опасно. Конкуренция создает совершенно иную ситуацию. Второй производитель за счет меньшего личного потребления может продавать хлеб дешевле, а платить рабочим больше. Он может завоевать рынок и переманить к себе всех рабочих. В любом случае, исход конкурентной борьбы заранее предрешен. А если производителей станет еще больше? А если установится свободный рынок, не ограниченный никакими лицензиями и не окруженный навязчивой заботой чиновников? Эксплуатация в таком обществе невозможна, она патологически несовместима со свободой. Рекомендации Маркса грешат неоправданным оптимизмом, более того, они глубоко ошибочны. Когда собственников мало, тем более, когда он один и гордо именует себя государством, то, именно, тогда создаются условия для коррупции, унижения и эксплуатации. В централизованном государстве ничто не мешает до бесконечности расширять штат чиновников, объясняя это внешними и внутренними угрозами, происками зарвавшихся олигархов и социально-безответственных предпринимателей. В, упомянутой выше, маленькой стране выпечкой хлеба будут заняты 5 человек, а остальные 5 будут их контролировать, заниматься идеологией и призывать любить Родину. Выпуск хлеба сократиться, а рабочие уже не будут получать вознаграждение равное стоимости затраченного труда, потому что часть хлеба будет поедать армия чиновников. Там, где экономикой и обществом начинают управлять заботливое правительство, фюрер или Совнарком, туда неизбежно придет бедность и упадок. Там начнут гадить в подъездах и потными дрожащими руками пересчитывать деньги под столом. Что касается Маркса, то, как водится, из всего его богатого наследия мы выбрали самую сомнительную ее часть, оставив без внимания действительно талантливые идеи.

После Маркса была Первая Мировая война, рост налогов, Великая депрессия, был Дж. М. Кейнс с его странной «Теорией занятости, процента и денег», был полет Гагарина и распад СССР. Были «лихие девяностые», когда была предпринята попытка построения демократии в России, которая так и не завершилась, потому что не хватило терпения и понимания, что демократия – это не только свобода слова. Демократия – это еще и, создаваемые свободными людьми, общественные институты и объединения такие, как «Общество солдатских матерей», «Голос», «Матери Беслана» и много, много других не исключая, простите, клуб любителей пива и коллекционеров спичечных коробок. Демократия позволяет осуществлять беспрерывный контроль над судами, милицией, пардон, полицией, властями и чиновниками всех уровней. Демократия - это уважение и гордость за себя, свою семью, соседей, всех знакомых и незнакомых граждан. Она не делает всех безумно счастливыми, но предоставляет возможность произнести слова: «Это я сделал, и я за это отвечаю». Демократия и свобода – единственная достойная общая цель, способная объединить оппозицию, рабочего, жителя умирающей деревни и, даже, чиновника, уставшего дрожать от мысли, что скоро придет сын самого Иван Иваныча, все отберет, уволит и посадит в тюрьму.

Свобода придет и очень скоро. Она придет тогда, когда исчезнет наше макросознание, как исчезли атавизмы в виде хвостового придатка и сплошного волосяного покрова, доставшиеся нам от обезьян. Можно даже точно указать время, когда это произойдет. Это случится в тот день, когда все мы появимся на избирательном участке, и выберем себе наемного менеджера, а не очередного лидера нации.


Прыг: 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10
Скок: 10





Недорогое автострахование для проживающих зарубежом - cheap auto insurance. Сервис позволят узнать страховые тарифы в зависимости от почтового индекса.