Эксперт, #35 (295) от 24 сентября 2001

Экономика России уже достаточно окрепла, чтобы выдержать сильные воздействия, - этот тезис обосновывает в интервью журналу "Эксперт" главный экономист ИК "Тройка Диалог" Олег Вьюгин

- Олег Вячеславович, экономический подъем продолжается уже два с половиной года, и, похоже, в среде бизнеса есть ощущение, что так долго продолжаться не может. На ваш взгляд, насколько устойчиво растет российская экономика? Насколько качественный этот рост? Когда и по каким причинам период благополучия может закончиться?

- Я бы не сказал, что в деловой среде существует именно такая точка зрения. Напротив, на микроуровне активность настолько высока, что некоторые бизнесмены удивляются: почему же макроэкономические показатели дают всего пять процентов роста? Что касается лично меня, то, я думаю, рост будет продолжаться.

- Изменилось ли качество или "содержание" роста за прошедшие три года?

- Изменилось. Рост, начавшийся после кризиса и продолжающийся до сих пор, можно разделить на несколько этапов. Первый - чистое импортзамещение. Где-то до середины девяносто девятого года рост держался просто на том, что импорт стал дорогим и можно было продать больше отечественной продукции. При этом роста потребления не было, скорее, потребление сокращалось.

Потом был еще год (очень грубо - до середины двухтысячного), когда рост был связан с увеличением инвестиций предприятий ТЭКа, то есть отраслей, которые получали большие доходы от быстрого роста экспорта. Эти инвестиции были крайне полезны, так как до этого момента нефтяники, например, испытывали недостаток капиталовложений. Однако уже к концу двухтысячного года темп роста этих инвестиций принципиально снизился, и рост промышленного производства практически прекратился.

Но, к нашему счастью, с осени двухтысячного года появился новый фактор подъема - на многих предприятиях стали повышать зарплату. Бизнесмены говорили, что в сентябре-октябре прошлого года зарплаты разово повысились на двадцать-тридцать процентов. Это естественным образом привело к тому, что на макроуровне стал заметен рост доходов, и с нынешнего года начался новый этап подъема. Он основан на росте расходов граждан и быстром росте товарооборота, то есть на росте спроса населения. Впрочем, инвестиции в этом году тоже увеличились на семь процентов, и они внесли свой вклад в общий рост, а вклада экспорта не было, скорее, он был даже отрицательным.

- Естественно напрашивается вопрос: что будет дальше?

- В принципе двери открыты для самого оптимистического сценария. Растет спрос, растут покупки. Значит, есть возможность увеличивать производство и появляется смысл делать инвестиции. Ресурсы у российских компаний для этого есть. Хотя бы те, что раньше накапливались в офшорах. А если появился смысл инвестировать, есть спрос на деньги, то предприниматели будут это делать.

Уже первые два квартала этого года показали, что капиталы есть - возврат экспортной выручки превысил саму экспортную выручку. Так что в принципе возможно, что за счет такой подпитки темпы роста инвестиций останутся на прежнем уровне - семь процентов. Это в свою очередь поддержит рост доходов где-то на уровне пяти процентов (вместо прежних девяти). Ну и в результате экономический рост составит четыре-пять процентов годовых.

Десять процентов годовых

За все время посткризисного подъема в экономике страны произошли крайне важные изменения, отражающие принципиальный рост ее эффективности и готовности к дальнейшему росту. Это проявилось, например, в том, что рост денежной массы, который в прежние, докризисные годы в значительной степени аккумулировался в инфляции, в нынешний период роста оказывает на инфляцию минимальное воздействие. Деньги, появляющиеся и остающиеся в хозяйстве, в значительной степени аккумулируются в росте производства. На макроуровне эти процессы видны в сдвиге кривой национального предложения вниз и переходе на пологий участок кривой, где производители готовы увеличивать выпуск практически независимо от динамики цен, что свидетельствует об их желании расширять производство и наличии у них запаса рентабельности.

- А четыре-пять процентов это не мало для такой бедной страны, как Россия? Ведь у нас же ничего нет - ни дорог, ни домов, ни машин?

- Да, я согласен, это очень мало. Но важнее смотреть не на цифры, а на то, чем определяется этот рост. Какие изменения происходят в самой экономике. Мы могли бы быть вполне счастливы и при четырех-пяти процентах, если бы за ними стояли существенные структурные сдвиги в производстве. Например, сокращение доли топливно-энергетического комплекса и рост производства машиностроения. Причем не тяжелого машиностроения, а электронного. То есть быстрее росли бы те отрасли, которые создают основу для роста производительности труда. Такие структурные сдвиги были бы более важным индикатором состояния экономики, чем сами темпы.

- Но, судя по логике циклов роста, о которых вы только что говорили, структурный сдвиг сейчас как раз и происходит?

- Происходит, но очень незначительный. Пищевая промышленность, например, действительно выходит на новый уровень. Несмотря на укрепление рубля, пищевой бизнес способен конкурировать с импортными товарами. Почему? Я думаю, потому, что туда были сделаны минимальные инвестиции в технологии переработки и подачи товаров в торговую сеть. Поэтому и рост в этой отрасли надежный. А в автомобилестроении, например, абсолютно ничего не произошло. Просто АвтоВАЗ и другие заводы пользуются тем, что есть растущий внутренний спрос на средства передвижения, есть протекционизм со стороны правительства, занижен курс рубля, и в результате есть ниша, в которой можно наращивать производство, заставляя людей покупать их автомобили.

- Это гиганты. А если взять потребительские отрасли помельче - мебельную промышленность, например?

- Там конкурентоспособность возрастает. Для того чтобы сделать более качественную мебель, инвестиции огромные не нужны. То есть, конечно, все дифференцировано. Но все-таки в таких центральных отраслях, как машиностроение в целом, мы в самом начале пути.

- Может быть, надо с этого конца и двигаться? Пищевая, мебельная, легкая... Если они будут предъявлять квалифицированный спрос на оборудование (а они будут, поскольку уже конкурируют с импортом), может быть, тогда будет подниматься и машиностроение?

- Да я вообще считаю: все, что происходит, происходит очень естественно и правильно. Я не высказывал тезис, что, дескать, в пищевой-то есть положительные сдвиги, но это все ерунда, нужно в другом месте работать. Нет, нельзя заставить машиностроение модернизироваться прямо сейчас.

- Об этом и речь. Нет же никакой идеальной схемы. И если возникают зоны роста, это само по себе хорошо.

- Безусловно.

- Но темпы-то низковаты.

- Главное, нет доказательств, что они устойчивы. И, соответственно, нет уверенности, что все пойдет по хорошему сценарию.

- Возможен ли для нас сегодня рост со скоростью восемь процентов в год?

- В пределах десятилетия... Нет, это недостижимо. Для того чтобы был такой рост, нужен какой-то внешний или внутренний ресурс.

- Внутренних ресурсов навалом.

- Я имею в виду не сырье, закопанное в землю, а спрос.

- У нас гигантский потенциал спроса. У людей ничего нет - машины плохие, квартиры плохие, мебель плохая. Все это надо производить и продавать.

- Ну, если с этой точки зрения, то пространство для роста есть. Я думаю, процентов на десять-пятнадцать. Но это только потенциал. Экономическая система, которая существует сегодня в России, не способна реализовать этот потенциал.

Главный ограничитель

В результате кризиса 1998 года доходы и потребление населения, естественно, резко сократились - в минимуме более чем на 30%. Потребление упало позднее и менее глубоко, чем доходы, за счет резкого сокращения нормы сбережений. С осени 2000 года наблюдается довольно резкий рост доходов населения, и генерируемый им спрос становится основным фактором макроэкономического подъема.

- Почему?

- Для того чтобы система начала удовлетворять эти потребности, ее прежде всего нужно раскрепостить, разрешить ей удовлетворять спрос. В сегодняшней же российской системе возможности для экономической инициативы очень сильно перекрыты. И это хорошо известно. В России трудно начать бизнес. В России во многих случаях крайне несправедливы условия конкуренции.

- Вы говорите об институциональных факторах, а чисто экономические помехи есть?

- Институциональные мешают в первую очередь. Но есть и экономические, в значительной степени определяемые правительственной политикой. Не секрет, что в России внутренняя экономика субсидируется. Через относительно низкие затраты на энергию и труд и через систему заниженного обменного курса. Тем самым создается своеобразная ситуация, когда те предприятия, которые имеют возможность реализовывать свою продукцию по международным ценам и одновременно пользуются дешевыми входными ресурсами, получают гораздо большую норму прибыли и большие доходы по сравнению с теми, которые реализуют свою продукцию на внутреннем рынке. И из-за этого возникает перекос: основные финансовые ресурсы сосредоточиваются в секторе, где они не очень нужны. А там, где они нужны (в машиностроении, например), ресурсов мало.

Конечно, если бы существовала какая-то идеальная модель перераспределения ресурсов от одних к другим, например мощная банковская система, которая могла бы аккумулировать средства экспортеров и направлять их в развитие иных отраслей, было бы хорошо. Но у нас такой системы нет.

Кроме того, машиностроение не развивалось еще и из-за довольно низкого платежеспособного спроса. Ведь доходы экспортеров до недавнего времени активно вывозились. И это, естественно, занижало спрос и ограничивало стимулы для развития машиностроения. Этот своеобразный перекос тоже мешает реализоваться сценарию высоких темпов.

- То есть главный экономический фактор, ограничивающий рост, - создание экспортной модели экономики?

- Да. Но надо понимать, что это делалось под влиянием обстоятельств, а не из злого умысла. Потому что другой вариант заключался бы в том, чтобы заявить: "С этого дня всс стоит дороже". Но это означало бы, что мы бы стали почти полностью не способны к конкуренции. Естественно, что правительство избегало такого сценария, так как это привело бы к остановке многих предприятий.

- Не очевидно, что остановившихся предприятий будет больше, чем бурно растущих. Это надо считать. Не очевидно, что рост цен на энергию, труд и национальную валюту приведет к спаду. Скорее, по вашей же логике, он приведет к росту - ресурсы будут перераспределяться от сырьевого сектора к несырьевым и так далее.

- Здесь есть один очень тонкий момент. Все зависит от мотивации. Я уверен, что переход к международным уровням затрат пять-шесть лет назад привел бы к остановке всего. Потому что владельцы частных фирм должны иметь соответствующую мотивацию и умение организовать производство. Сейчас ситуация существенно иная. И мотивация иная. Но я уверен, что в девяносто пятом-девяносто шестом годах такая политика привела бы просто к остановке производства. Она, собственно, и привела. Ведь с девяносто пятого года рубль укреплялся очень быстро. И цена на газ до кризиса в долларах была выше, чем сегодня, раза в два-три. То есть практикой доказано, что тогда так поступать было нельзя.

- Но сейчас-то ситуация изменилась принципиально?

- А кто ж его знает? Впрочем, было несколько попыток узнать. Я слышал об исследовании, которое проводилось в рамках Бюро экономического анализа. Пытались установить уровень конкурентоспособности различных отраслей промышленности. И, насколько я помню, оказалось, что если из российской экономики убрать топливно-энергетический сектор и ВПК, то из остального где-то двадцать процентов предприятий готовы совершенно спокойно конкурировать с мировыми товарами. Еще тридцать процентов очень хорошо чувствуют себя в нынешней ситуации, наращивают производство, но у них есть один недостаток - они не делают инвестиции в новые технологии.

- Но это же очень неплохой результат. Значит, половина у нас конкурентоспособна при определенном стимулировании. И есть еще половина, из которой кто-нибудь, да прорвется. Это более чем успешный результат десяти лет.

- На мой взгляд, да.

Пора поднимать цены на энергию

- Так, значит, вы считаете, что пора поднимать цены на энергию, труд и так далее. Что произойдет в нынешней ситуации, если увеличить цены на энергию?

- В этом случае, безусловно, снизится рентабельность или относительные доходы у экспортных производств.

В настоящее время хозяйствующие субъекты более склонны зарабатывать деньги на расширении производства, чем на увеличении цен. Именно это позволяет рассчитывать на то, что повышение цен на внутренние ресурсы не вызовет инфляции. Такой опыт у нас уже был. В первом полугодии 2001 года, несмотря на значительный рост тарифов естественных монополий, оптовые цены росли вдвое медленнее потребительских, хотя именно на них должно было сказаться повышение издержек.

- Но деньги-то попадут в РАО ЕЭС, в "Газпром". А там тоже знают, что такое офшор. Что дальше?

- Дальше - это вопрос реструктуризации этих компаний. По существу это квазигосударственные компании, для которых, с одной стороны, государство регулирует входные параметры, с другой - им предоставлена практически полная хозяйственная свобода. В том числе и по операциям с активами. Поэтому если уж идти по такому пути, то все эти компании должны находиться под очень жестким контролем государства - и с точки зрения использования прибыли, и с точки зрения использования активов. Я думаю, что нерешенность проблем с тарифами связана с нерешенностью вопросов по реформе и МПС, и РАО ЕЭС, и "Газпрома". Потому что в правительстве хорошо понимают: относительно высокие тарифы - это большая прибыль компаний. Весь вопрос, кто будет контролировать эту прибыль и как она будет использована.

- Ну пусть даже они будут реструктурированы и окажутся под полным государственным контролем. Все равно дополнительная прибыль будет там. А что дальше будет происходить с этой прибылью? Вариант "А" - она будет вкладываться в эти же инфраструктурные отрасли. Вариант "Б" - она через налоги будет выводиться из этих отраслей.

- Да, безусловно, через налоги часть дополнительной прибыли будет уходить в бюджет.

- Но бюджет-то плохой хозяйственный агент.

- Как инвестиционный агент - плохой. А как источник создания спроса - в принципе агент.

- То есть ваша идея заключается в том, что большая прибыль облагается налогом, возникают большие платежи в бюджет?

- Ну это не все, безусловно. Есть выигрыш в том, что инвестиционные проблемы этих отраслей будут решены. Это очевидная долгосрочная задача. Но решение инвестиционных проблем этих отраслей - это тоже спрос. Все выливается в спрос.

- Значит, когда в правительстве решат проблемы реструктуризации этих компаний, то, скорее всего, речь сразу же пойдет и о повышении тарифов?

- Да.

- И это, по-видимому, должно произойти в пределах ближайших месяцев?

- Ну, правительство обещало, что до конца года никаких новых движений не будет - в этом году тарифы уже повышались в соответствии с планом. Хотя в Минэкономики довольно активно обсуждалось дополнительное повышение тарифов в этом году, но пока отказались. Основных мотивов два. Во-первых, надо разобраться с монополиями. Во-вторых, конечно, правительство боится инфляции.

- Кстати, об инфляции. Инфляция сейчас усилится, если будут повышены внутренние цены на ресурсы?

- Безусловно, это может произойти. Причем основной механизм, если мы измеряем инфляцию индексом потребительских цен, очень простой: удорожание стоимости энергетических ресурсов приведет к неизбежному росту стоимости коммунальных услуг. Это где-то пятнадцать процентов индекса потребительских цен. С другой стороны, у нас есть абсолютно положительный опыт. В этом году тарифы повышались, но это не оказало принципиального влияния на инфляцию. Ведь что возникает в случае роста тарифов? Так называемая инфляция издержек. То есть в ответ на повышение тарифов должны в первую очередь расти цены производителя. Так вот, оптовые цены, конечно, росли, но в два раза медленнее, чем цены потребительские. На этом основании можно сделать заключение, что повышение тарифов на тепло, энергию и перевозки не было основным фактором инфляции.

- Значит, если цены повысятся, можно предполагать, что хозяйство страны слабо эластично отреагирует на это?

- Да, если повышение будет не в разы, а десятки процентов в год. Хотя риск, конечно, остается.

Цена труда и другие обстоятельства

- Следующий пункт - зарплата.

Девальвация рубля и хорошая внешнеэкономическая конъюнктура дали нам возможность накопить достаточный запас прочности, чтобы пережить ожидаемую мировую рецессию. Золотовалютные резервы уверенно растут начиная с 1999 года. В 1999-2000 годах основным фактором их роста стало растущее сальдо внешней торговли и текущих операций платежного баланса в целом. В 2001 году внешнеторговый баланс начал сокращаться, однако экономический подъем внутри страны стал привлекать ранее предназначенные для вывоза капиталы, и в результате золотовалютные резервы продолжали расти за счет уменьшения утечки капитала за рубеж.

- С трудом все просто. Рост цены на труд будет увеличивать внутренний спрос, причем квалифицированный спрос. Хотя при этом будет стимулировать и достаточно приличную безработицу.

- Можно ли предполагать, что в нынешних условиях повышение цены труда будет сопровождаться увеличением предложения и за счет этого не будет провоцировать сильную инфляцию?

- Фактами доказано, что эластичность предложения сейчас выше, чем раньше. В последний год денежное предложение росло гораздо быстрее, чем сами цены.

- Но как можно централизовано осуществить повышение стоимости труда? Это же не тарифы.

- В этом деле у государства в руках единственный рычаг - минимум заработной платы. И, кстати сказать, в развитых странах этот минимум почасовой заработной платы играет очень большую роль. Это один из серьезных экономических регуляторов, которым пользуются, правда, очень осторожно, но тем не менее пользуются. Ну и наше государство может повысить минимум оплаты труда. Я повторяю, это, видимо, приведет к росту безработицы. Но, учитывая рост экономики, общий сдвиг будет положительным.

- Хотя для начала нужно, чтобы зарплата была объявленная.

- Конечно, для начала нужно урегулировать всю ситуацию с налогами, то есть достичь некоторого согласия в обществе.

- А нельзя ли поторговаться с бизнесом? Мы повышаем минимальную ставку труда, а за это вам снижаем норму социального налога, например. Наверное, здесь несложно найти точку равновесия.

- Я думаю, несложно. Потому что есть желание двигаться навстречу. А дальше все можно посчитать на уровне компании: что получается, если ставка социального налога снижается и в то же время растет минимум оплаты труда. Компании могут посчитать этот эффект. И бюджет, кстати, в этой ситуации не сильно потеряет.

- С этим понятно. Третий фактор - укрепление рубля. Это же самое сложное решение?

- Самое опасное. Укрепить рубль - не проблема для Центрального банка. Он может просто прекратить покупать валюту или уменьшить квоту на ее закупки. Но это действительно опасно с точки зрения макроэкономики.

Что такое укрепление рубля? Если конкурентоспособность промышленности зафиксировать и допустить быстрое укрепление рубля, то следствием будет рост импорта, сокращение сальдо торгового и платежного баланса в целом. Но платежный баланс должен быть, простите за тавтологию, сбалансирован. Если он не сбалансирован и имеется дефицит, то либо надо заимствовать, либо девальвировать валюту.

На этой логике построен такой простой сценарий будущего кризиса. (Потому что есть точка зрения, что в России все-таки будет еще один кризис.) Никакого прогресса в промышленности нет - ни структурных преобразований, ни изменения мотивации, и не растет конкурентоспособность. Что в этом случае будет происходить? Укрепление валюты неизбежно. Даже если правительство этого не очень хочет. С укреплением валюты будет расти импорт. Сальдо платежного баланса будет сокращаться. И наступит такой момент, когда возникнет дефицит. Возможности для заимствования не очень большие. Значит, в конечном счете нужно будет девальвировать рубль в реальном выражении. Это и будет кризис.

Но на самом деле все зависит от того, насколько мы правильно оцениваем ситуацию в промышленности. Если конкурентоспособность растет, то и стоимость валюты российской должна повышаться. В этом случае сопротивление импорту будет существенное. Соответственно, платежный баланс не будет размываться очень быстро, он будет довольно долго держаться. Но это не все. В этом сценарии есть еще один существенный плюс. При таком сценарии будет легче импортировать инвестиционное оборудование, которое в свою очередь будет повышать конкурентоспособность. А если растет импорт оборудования, то это означает, что сальдо по капитальным счетам будет улучшаться. И ухудшение сальдо торгового баланса не будет столь опасно для общего сальдо платежного баланса. Вот такой позитивный сценарий вполне возможен. И в какой-то степени он уже реализуется. Потому что рост импорта машиностроения начался, причем из дальнего зарубежья. Кстати, это очень любопытный факт. В начальном периоде после кризиса был рост импорта оборудования из ближнего зарубежья, а теперь - из дальнего. Это очень хороший признак. И если это устойчивая тенденция, то это прекрасно. В этом случае препятствовать укреплению рубля значит препятствовать росту необходимых инвестиций.

- Подведем итог по этой теме. Похоже, что пора рискнуть и сделать эти три шага - повысить цены на энергию, труд и пойти на укрепление рубля?

- Я думаю, да. Не надо, конечно, делать это с размахом. Сразу укрепить рубль на тридцать процентов, поднять тарифы вдвое. Но нужно эту политику внятно сформулировать. И желательно, чтобы Минэкономики просчитало примерно и рамки и период, в течение которого разумно решать такую задачу. Скажем, обозначить, что относительные цены на газ должны быть выведены на уровень в двадцать процентов от уровня международных соотношений. И что сделать это нужно за три года. Фактически нужно разработать погодовой план, чтобы бизнес понимал, что нынче такая политика.

Насколько мы зависим от мировой конъюнктуры

. Один из возможных сценариев кризиса связан с естественным укреплением рубля и параллельным сокращением сальдо платежного баланса. На графике видно, что начиная с осени 2000 года рост экспорта сменился спадом, тогда как импорт устойчиво растет. При сохранении тенденций первого полугодия этого года внешнеторговое сальдо России может обнулиться уже осенью 2002 года. Это, естественно, будет подтачивать сальдо платежного баланса. Противовесом этой тенденции может быть улучшение баланса по капитальным счетам, что может означать и уменьшение оттока капитала за рубеж, и увеличение импорта оборудования. Оба этих процесса могут быть простимулированы дальнейшим повышением курса рубля и ростом эффективности национальной экономики

- До сих пор мы рассматривали только внутренние факторы, но есть же и внешний фактор роста или спада. Что произойдет с нашей экономикой, если в мире начнется рецессия и цены на наши основные экспортные товары упадут? Насколько это вероятно и как это отразится на темпах роста?

- Ответ очень простой: падают цены на экспортные товары - падает экспорт и сокращается сальдо торгового баланса. Весь вопрос в масштабах падения и в размерах наших запасов.

В прошлом году накопление международных резервов в ЦБ и в системе коммерческих банков было где-то порядка двадцати миллиардов долларов. Это наш запас. То есть мы можем потерять на снижении цен на экспортные товары двадцать миллиардов (а это, кстати, существенное снижение цен - двадцать процентов на весь российский экспорт) и при этом сохранить платежный баланс. В этом году накопление резервов может быть чуть более медленным, но запас по-прежнему довольно большой. То есть в рамках двадцатипроцентного снижения мы довольно устойчивы.

- А если снижение цен будет более ощутимым?

- Если будет страшное падение цен на российский экспорт, как это было, например, в девяносто восьмом году, когда нефть стоила девять-десять долларов за баррель, то удар по платежному балансу будет довольно ощутимый и придется пересматривать практически всю макроэкономическую политику.

- Насколько вероятно такое сильное падение?

- На мой взгляд, вероятность существенно меньше пятидесяти процентов. Во-первых, видно, что ОПЕК впервые продемонстрировал способность держать ситуацию под контролем. Во-вторых, для такого глубокого падения цен на экспорт нужен отрицательный рост мировой экономики. А пока статистика показывает, что там трехпроцентный рост.

- Ну, прогнозы все время меняются. Не исключают и роста всего в полтора процента. А это уже страшновато.

- Страшновато, да. Но я еще раз говорю, мне кажется маловероятным, чтобы цены упали в среднем ниже, чем на двадцать процентов, а этот удар мы выдерживаем. Плюс я не упомянул еще один стабилизатор, кроме резервов. Как правило, когда идет падение экспорта, сокращается и отток капитала. То есть сальдо платежного баланса стабилизируется за счет сальдо по капитальным счетам. Происходит это потому, что меньше отчисляется от выручки на офшоры - внутри страны деньги же тоже нужны, чтобы работать. Это еще один демпфер.

Таким образом, у нас есть резерв в двадцать миллиардов долларов плюс резерв по капитальным счетам - ну пусть половина от оттока капитала. Тридцать миллиардов - довольно большой резерв. И это означает, что Россия в сегодняшней ситуации в довольно существенной мере независима от мировой рецессии. Собственно, наше хозяйство это и демонстрирует.

Интервью взяли Татьяна Гурова и Валерий Фадеев

Эксперт, #35 (295) от 24 сентября 2001

[ публикации ] [ экономика России ] [ мировая экономика ]