Танго на краю пропасти

Аргентина преподносит уроки неудачной экономической политики

Владимир Мау (Руководитель Рабочего центра экономических реформ, кандидат экономических наук), 15 октября 2001

На прошлой неделе международное рейтинговое агентство Standard and Poor`s понизило суверенный рейтинг Аргентины практически до преддефолтного уровня CCC+.

Кризис, который вот уже более года разворачивается в Аргентине, выглядит до боли знакомым. Повторение аргентинских уроков полезно для нас, по крайней мере, в двух отношениях. С одной стороны, здесь очевидны типичные ошибки экономической политики, которые чреваты дестабилизацией экономической ситуации в стране. С другой стороны, аргентинский опыт в очередной раз свидетельствует, что наш экономико-политический опыт не отличается принципиально от опыта других стран сопоставимого уровня развития, несмотря на всю специфику российского коммунизма.

Урок первый состоит в том, что никакие успехи сами по себе не являются гарантией от срыва в финансовый кризис. Собственно экономические решения, сколь бы важными они ни были, недостаточны для обеспечения устойчивости хозяйственной системы. Необходимы для этого, по крайней мере, два момента. Во-первых, адаптивность и гибкость действий властей, прежде всего в сфере денежной политики. Даже те инструменты, которые на определенных этапах доказали свою эффективность, не могут рассматриваться как абсолютно эффективные и потому вечные.

Применительно к современной Аргентине это относится, разумеется, к currency board. Опыт многих стран второй половины 90-х (включая Россию) достаточно убедительно свидетельствовал, что фиксированный курс национальной валюты чреват серьезными денежными и политическими потрясениями. Этот режим стал опасным после девальвации бразильской валюты в 1999 году, что подорвало конкурентоспособность аргентинских товаров. Однако для аргентинского руководства фиксированный курс национальной валюты был чем-то вроде "священной коровы": ведь именно этот режим, как казалось, позволил положить конец периоду длительной инфляции. Соответственно, вопрос об отказе от currency board представлялся совершенно теоретическим, а денежные власти даже ставили вопрос о перспективе полного отказа от национальной валюты и перехода на доллар.

Во-вторых, политическая стабильность, и особенно способность политической элиты объединиться перед угрозой тяжелых экономических потрясений, является фактором ничуть не менее значимым для экономической политики, чем решения правительства и Центробанка. Аргентинская элита оказалась расколотой, и возможности принятия необходимых решений, гибкого реагирования на быстро меняющиеся обстоятельства резко тормозились группами интересов. В результате блокировались решения по балансированию бюджета и решению других насущных проблем. Все это нам, впрочем, хорошо известно по событиям первой половины 1998 года.

Еще один аргентинский урок повторяет опыт России 90-х годов. Кредиты международных финансовых организаций, предоставляемые в таких условиях, демонстрируют весьма низкую эффективность. МВФ принимал быстрые решения по Аргентине, выделяя кредиты, не сопоставимые с российскими.

Не помогают и финансово-экономические гении, на роль которого в данном случае претендовал Доминго Кавальо. Для спасения ситуации автор "аргентинского экономического чуда 1991 года" был теперь призван в правительство в качестве министра экономики и общественных работ. Однако и это не привело к желательным сдвигам.

Более того, в новых условиях Кавальо оказался на положении заложника результатов и особенностей экономической политики прошлого десятилетия. Зависимость правительства от кредиторов резко ограничивало возможности по девальвации национальной валюты и делало правительство институционально уязвимым перед лицом кредиторов.

Последние, таким образом, получали возможность шантажировать правительство перспективой предъявления к оплате внутреннего долга. Это означает, что в Аргентине сформировались олигархические группы, аналогичные российским олигархам 1997-1998 годов. То есть группы, имеющие достаточно ресурсов для шантажа правительства как института, а не просто отдельных членов кабинета.

Еще более забавно, что присутствие в правительстве одного из наиболее авторитетных в мире экономистов либерального толка не предотвратило принятия аргентинскими властями совсем уж странных для современного этапа экономической политики решений. Правда, нам эти решения хорошо знакомы по советской практике прошлых десятилетий. Так, Кавальо пошел по пути множественности валютных курсов, предложив в июне ввести специальный валютных курс для экспортеров. Иными словами, формально currency board был сохранен, однако песо девальвировали для внешнеэкономических операций. Причем курс по нефтедолларам оставался прежним.

Вспомнили и о принудительных заимствованиях у населения. Этот инструмент хорошо известен старшему поколению россиян по практике послевоенного десятилетия. В Аргентине, впрочем, масштабы этих заимствований были несопоставимы с опытом позднесталинского СССР: речь идет лишь о том, что госслужащим, получающим более 740 долларов США в месяц, зарплата должна выплачиваться облигациями со сроком погашения в один год. Однако сам по себе факт обращения к подобному инструменту говорит о многом.

Наконец, не обходится и без криминальной составляющей политической жизни. Многих видных политических деятелей, которых еще недавно благодарили за успехи стабилизации, теперь обвиняют в тайной торговле оружием.